Послышался дробный топот. Навстречу Даниилу выскочил бледный
как смерть человек в синем мундире с красными погонами. Лицо у него было
заляпано алыми пятнами. Следом, пыхтя и вопя, неслись люди с поленьями и
булыжниками.
Беглец бросился к ближайшему патрулю, схватил солдата за
рукав и тоненько запричитал. Солдат неуловимым движением высвободился и снова
застыл истуканом. На рукаве у него осталась темная полоса. Даниил пошел прочь.
За спиной у него раздавались азартные чмокающие удары и мерзкий хруст.
Поодаль лежал еще один в синем, и лица у него не было.
Какие-то девушки сбросили юбки прямо на улице и вкривь и
вкось кромсали их портновскими ножницами, превращая в мини. Вокруг стояла
толпа, орала и хлопала в ладоши.
У глухой стены склада враскорячку лежали шесть трупов в
синем, скошенные, по всему видно, одной очередью. В стоявшую тут же фуражку
кто-то аккуратно справил нужду.
Особняк профессора и лейб-академика Фалакрозиса окружала
цепь солдат. Ни одного целого стекла, ограда выворочена, цветы затоптаны, на
стенах пятна копоти, а на дверях жирно намалеваны разные слова.
На проспекте Морлокова натужно ревели моторы. Два мощных
красно-желтых тягача натянули, как струны, стальные тросы, прикрепленные к
подпиленному золоченому монументу. Выли моторы, монумент затрещал, накренился и
рухнул. Тут же на платанах покачивались, нелепо вывернув головы, люди в синих
мундирах. Их было много, синих, распластанных на мостовой с выколотыми глазами,
подвешенных на деревьях и балконах, торопливо расстрелянных у стен – но все
равно ничтожно мало для того, кто знал, сколько их было. И Даниил не увидел ни
одного трупа в джинсах, пестрых рубашках и модных очках…
Казалось, по столице пронесся очередной циклон с нежным
женским именем – перевернутые черные фургоны, догорающие кучи портретов,
сорванные вывески районных комендатур, разбитые бюсты. Даниил прибавил шагу.
Здание МУУ угрюмо щерилось сотнями выбитых окон. Площадь
перед ним устилали горящая бумага, папки, синие с красным околышем фуражки,
разбитые столы, лампы, чернильницы, телефоны и прочий канцелярский хлам. Трупы
на площади, трупы на вековых дубах, гордости министерства. Все уже кончилось –
на площади не было ни одной живой души, у сорванных с петель резных дверей
стояли солдаты.
Даниил бродил по коридорам и кабинетам, где не осталось
ничего целого из того, что можно было разбить и сломать. Он испытывал странное
чувство – так мог бы чувствовать себя старатель, долго скитавшийся без воды и
пищи по безлюдным местам и вдруг нашедший десятипудового золотого идола – и
нечем отбить кусок, и не на чем увезти целиком. Было все, кроме Ирины, и оттого
хотелось кого-нибудь убить, но всех, кого можно было, убили уже до него.
Он спустился во двор, прошел мимо знакомого вольера, где
валялись, высунув языки, расстрелянные прямо через сетку овчарки, поднялся в
резиденцию Морлокова. Судя по положению трупов, среди которых были и синие, и
какие-то в кожанках, морлоковцы пытались организовать оборону. На постах здесь
стояли сплошь бончевские особисты. Даниила они узнали, переглянулись, но
пропустили.
Посреди огромного кабинета, усыпанного превращенной в щепки
мебелью, обломками хрусталя и обрывками бумаги, на деревянном жестком стуле
сидел, зажав ладони коленями, Вукол Морлоков – в парадной маршальской форме,
при всех орденах.
Даниил остановился перед ним, потянул из кармана пистолет. В
глазах Морлокова не было страха – только тоска скульптора, чью статую разбили у
него на глазах, застывшее оцепенение Мастера, у которого отобрали тончайшей
работы механизм и варварски расколотили молотком. И больше – ничего. Ни
проблеска.
Послышались уверенные шаги, вошел Бонч-Мечидол, подтянутый,
тщательно выбритый. В руке он держал дулом вниз десантный автомат-коротышку.
– А, Даниил, – сказал он. – Вовремя. У меня
есть приказ императрицы беречь и лелеять этого стервеца, но ведь может же он
покончить самоубийством, а?
– Нет, – сказал Даниил. – Бонч, так нельзя,
понимаешь? Нужно не так, нужно совсем иначе…
Бонч-Мечидол не сразу, но понял. С любопытством посмотрел на
Даниила, словно видел его впервые, покрутил головой, хмыкнул и направился к
выходу, четко печатая шаг.
Даниил пошел назад знакомой дорогой, слыша, как во дворе
повизгивает раненая овчарка. Остановился у вольера, подумал и выстрелил. Визг
оборвался.
– Даниил! – окликнул кто-то.
На лестнице стояла Милена, в нарядном желтом платье,
веселая, ничуть не грустная.
– Привет, – сказал она. – Видал, как разнесли
нашу контору? Ничего, аре лонга, вита бревис… Наживем. Там все равно валяются
орангутанги, которые только и умели стоять на часах и отбивать печенку… Я
слышала, у тебя грусть? Перемелется, терпи…
– Иди ты знаешь куда? – сказал он хмуро.
– Глупости. – Милена подошла к нему,
прижалась. – Тебе очень плохо, да? Ну конечно. И тебе нужно отвлечься:
водка до бесчувствия и женщина до одурения – старый апробированный способ.
Пошли. Водки у меня навалом, а что до второй части программы, ты знаком с моими
бесстыжими губками. Поехали?
– Поехали, – медленно сказал он.
Альтаирец Кфансут наблюдал Землю и ее беспокойную жизнь с
ветки старого платана в образе ободранной вороны. Время от времени его
размышления нарушали гомонящие коростеньцы, тащившие к дубу очередного
упиравшегося сине-малинового.
* * *
Милый город, мы потонем
в превращениях твоих…
А. Вознесенский
Бешено вертелись, мигали, гасли, вспыхивали, огромные
разноцветные рекламы «Панурга». «Панург» был огромным комплексом зданий, где
для души имелось абсолютно все: бары и коктейль-холлы, притоны лесбиянок,
рестораны, дискотеки, бордели, стриптиз и более приличные варьете, кафе в
бассейне, шашлычные и пиццерии, залы экзотической кухни и черт знает что еще.
Поиски Бонч-Мечидола Даниил начал с варьете. Все шло как
обычно: в холле кому-то молча и деловито били морду, кто-то рыгал в углу, на
эстраде красиво плясали девочки в страусиных перьях, и к ним пытался
присоединиться толстяк во фраке, но без брюк. Официанты с каменными лицами,
привыкшие абсолютно ко всему на свете, молча и ловко оттаскивали его за фалды.
Дым плавал клубами, а за крайним столиком сидел человек в кожанке, с лохматой
бородой, в берете и молча сосал пиво.
У стриптизеток Бонча не оказалось. В дискотеку он вряд ли
пошел бы. Зал танзанийской кухни оккупировали бог ведает каким чудом уцелевшие сине-малиновые,
угрюмо, пришибленно пьяные. В баре «Голубой прекрасный Нил» восседал со своей
командой президент-диктатор Шибоботе – толпа гомонящих лоснящихся негров в
белых костюмах. Голая белокурая девица плясала на столе что-то напоминающее
скверный канкан.
Следующим этапом был бассейн. В нем плавали надувные круглые
столы, штук сорок, и клиенты бултыхались в спасательных поясах, пристегнутых к
столам. Здесь всегда было весело – винопитие в такой обстановке имело массу
смешных сторон и влекло за собой множество забавных инцидентов.