Она пошла было к двери, но Савин крепко сжал ее локоть.
– Сначала проясним один нюанс, – сказал
Савин. – Кроме полиции, никто не знал об обстоятельствах смерти Мак-Тига…
– И кроме того, кто обнаружил труп. Так вот, это была
я. Довольны?
– Как вас зовут?
Девушка устало, почти жалобно вздохнула:
– Ох, господи… Меня зовут Диана. И нет у меня желания с
вами разговаривать, и все на свете мне надоело… Неужели так трудно понять, что
у человека скребут на душе кошки? Да отпустите вы, король видеоискателя!
– Почему они вас боятся?
– Они не меня боятся, – устало сказала Диана,
глядя сквозь него. – Они себя боятся, дурачки. Своих гор и рек, где
когда-то обитали злые духи. И не улыбайтесь. Только что вы точно так же стучали
зубами от страха.
– Я – другое дело. Я только что приехал, и на меня
вместо привычной работы свалились фантасмагории. А они живут здесь.
– Вот именно – живут здесь… Ну, пустите.
Она дернула плечом, и Савин покорно отпустил ее. Отчужденно
простучали каблучки, хлопнула дверь. Савин остался один в полутемном зале,
среди столиков с неубранной посудой. Он с силой потер лицо ладонями, огляделся,
подошел к стойке и налил себе из первой попавшейся бутылки. Из задней комнаты
выглянул Бенниган.
– Закрываете? – спросил Савин.
– Уж это точно, – прогудел хозяин.
– Вы что-нибудь слышали? – (Бенниган молчал.)
Бросьте, все вы слышали. Что у вас тут происходит? Почему вы ее боитесь? В
частности, вот вы лично, Бенниган? Да вас можно послать корчевать джунгли
вместо бульдозера, а вы ее боитесь…
– Хотите совет? – спросил Бенниган. –
Уезжайте. Нет, я знаю, что и вы ничего не боитесь и готовы хвост у черта
выдернуть, но не в страхе или отваге дело. Вы чужой здесь, понимаете? Я помню,
что на дворе у нас – двадцать первый век. Но разоружение и полеты к Юпитеру –
это еще не все. Верно, существует мир, опутанный каналами Глобовидения и
трансконтинентальными скоростными магистралями, и вы кстати и некстати
подчеркиваете, что благодаря этому Земля съежилась до размеров футбольного
мяча. Однако стоит порой сделать два-три шага в сторону от магистрали – и вы
попадете в другой мир. В домах стоят те же стереовизоры, на столах лежат те же
газеты, но это чисто внешние приметы века. А внутри… Жизнь здесь остановилась.
То есть это внешнему наблюдателю кажется, что жизнь у нас остановилась, а нам –
что она продолжается, но не имеет ничего общего с жизнью внешнего мира. Свои
сложности, свои проблемы, свои тайны. Да, свои тайны, и если мы отдадим их вам,
это не облегчит нашу жизнь и наши проблемы. Городков, подобных нашему, хватает
на всех континентах, их столько, что можно говорить о них как об особом мире.
Наверняка в других уголках есть свои тайны, иные… Понемногу складывается своя
мораль, своя этика, своя философия если хотите. Чужому нас не понять. Вы пришли
из суматошного мира высоких скоростей и грандиозных целей. Вам некогда
остановиться и оглянуться…
Наверное, ему очень хотелось выговориться, но никак не
подворачивалось подходящего собеседника.
– Я как раз хочу остановиться и оглянуться, –
сказал Савин.
– Вы чужой здесь и потому ничего не поймете.
– Так… – прищурился Савин, – Мы ничего не
хотим понять, а вы ничего не можете объяснить. Удобная позиция, что и говорить.
Вы предпочитаете тихо бояться, здоровые мужики, холите и лелеете свой страх…
Что вас так напугало – труп у моря? Девчонка с тюбиком «светяшки»?
– Вы не имеете права так говорить.
– Ну да? – сказал Савин. – А вам не кажется,
что вы просто-напросто упиваетесь своим страхом, как гурман – редким блюдом?
– Послушайте, вы! – Бенниган припечатал к стойке
огромные ладони. Жалобно тренькнули бокалы. – Вас пугнула девчонка – и вы
тут же схватились за пистолет, вместо того чтобы рассмеяться. Вы кое-что
почувствовали… А ведь она всего лишь шутила, забавлялась…
– Кто же она? – спросил Савин. – Ведьма?
Геката собственной персоной? И что она вам такого сделала – бурю насылала?
Молоко створоживала? Утопленницей оборачивалась?
– Не в ней дело. – Бенниган заговорил тише. –
Для вас существует один-единственный мир – насквозь известный, подчиненный
десятку никогда не дающих осечки законов. У вас дважды два всегда четыре, дождь
всегда падает вниз. Ну а если вы окажетесь в мире, где дождь сегодня падает вкось,
а завтра – вверх? Где не существует устойчивых понятий и твердых истин? Где
цветок может обернуться змеей, а кошка…
Лесли прав, подумал он. Все они знают. Единственный человек,
для которого происходящее остается тайной, – сержант Эдинбургской уголовной
полиции. Круговая порука, замешанная на страхе. И ничего не добьешься лобовыми
атаками, шашками наголо…
– Я не собираюсь вас осуждать, – сказал
Савин. – Не имею права, не знаю, что вам довелось пережить. Возможно, есть
веские причины… Но вашей философии я никак принять не могу. Что это за
разговоры о другом мире? Ваш мирок – ничтожная часть нашего, большого, так что
извольте не играть в «затерянные миры». Мы ведь можем и не потерпеть такой, с
позволения сказать, философии, вывихов ваших…
– Ну да, – сказал Бенниган. – В случае чего
вы пошлете саперную роту, усиленную командой огнеметчиков, – и с проблемой
покончено.
– Не утрируйте. Ничего подобного я и не предлагаю. Я
требую не так уж много —.можете вы мне рассказать что-нибудь конкретное?
– Ничего такого я не знаю.
– Ну что ж… – сказал Савин. – Дзен так дзен…
Займемся насквозь прозаическим и не затрагивающим никакой мистики делом – мне
нужен конь… У вас ведь хороший конь?
Высоко над равниной стояла большая и круглая желтая луна,
вокруг нее колюче поблескивали крупные белые звезды. Вдали сонно замерло море.
Савин остановил Лоханвара на вершине холма и смотрел вниз, на равнину.
Он был один. Отовсюду плыли холодные запахи ночи. Недалеко
отсюда спал городок и светилось окно сержанта, – проезжая мимо, Савин увидел
его за столом, но не зашел.
Савин тронул коленями теплые бока Лохинвара, и конь стал
рысцой спускаться с холма. Внезапно он сбился с шага и сделал свечу, выбившую
бы из седла менее опытного наездника. Савин усидел. Он навалился на шею коня,
заставил-таки его коснуться земли передними ногами. До рези в глазах, до слез
напрягся, всматриваясь вперед.
Ничего и никого там не было – голая равнина, залитая лунным
светом, резкие тени от камней и кустов. И тишина, про которую не хотелось
сейчас думать: гробовая. А Лохинвар плачуще, жалобно ржал, дергал головой,
стриг ушами, шарахался из стороны в сторону. Савин хорошо знал лошадей и
понимал, что конь испуган, взволнован, досадует на тупость седока, не желающего
бежать от опасности.
Он вспомнил снимки, которые показывал Лесли. Вспомнил все
известные ему древние легенды, связанные с этим краем, – псы с зеленой
шерстью и горящими глазами, дышащие холодом брауни, блуждающий под землей
зачарованный волынщик, кровожадный Морской Конь… Злясь и досадуя на свой бессильный
страх, Савин выхватил пистолет и выстрелил по равнине поверх головы коня. И еще
раз. И еще.