— Господи! — выдохнул Кевин, но мистер Дэлевен его, похоже,
не слышал.
— Так или иначе, мне платили по два доллара и восемьдесят
центов в час, а через два месяца я уже получал три доллара и десять центов. Это
был ад. Утром и днем я работал на строительстве дороги (слава Богу, дело было
весной, до наступления жары), а потом, боясь опоздать, мчался на завод.
Переодевался и до одиннадцати вкалывал на прокатном стане. Возвращался домой к
полуночи. Если мама меня дожидалась, а такое случалось две или три ночи в
неделю, то мне приходилось тяжко. Надо было притворяться, что энергия из меня
бьет ключом, а на самом деле я едва волочил ноги. Но если бы она это заметила…
— Она заставила бы тебя уйти с завода.
— Да. Заставила бы. Я рассказывал какие-то глупые истории о
сортировочной, где я не работал, и гадал: что случится, если она как-нибудь
приедет на завод, чтобы покормить меня обедом? Мне, конечно, удавалось дурить
ей голову, но она чувствовала, что я устаю, и уговаривала уйти с работы, за
которую платят такие гроши. А выходило действительно немного, после того как
свои куски отхватывали государство и Поп, — именно столько и получали в
сортировочной. Платили всегда по средам, и я обращал чек в наличные до того,
как бухгалтерши уходили домой.
Так что твоя мать так и не увидела ни одного чека.
В первую неделю я заплатил Попу пятьдесят долларов: сорок —
проценты, десять — в счет основного долга, и остался должен триста девяносто. Я
превратился в ходячего зомби.
В конце второй недели я тоже заплатил Попу пятьдесят
долларов: тридцать девять — проценты, одиннадцать — в счет основного долга, и
остался должен триста семьдесят девять долларов. Я напоминал себе муравья,
который должен растащить гору песчинок.
На третьей неделе я чуть сам не угодил в ролики. Как же я
тогда напугался! Но нет худа без добра. Я понял, что надо бросать курить.
Просто удивительно, как я не подумал об этом раньше. Пачка сигарет стоила сорок
центов, а я за день выкуривал две. Тратил на курево пять долларов и шестьдесят
центов в неделю!
Перекур у нас был каждые два часа. Я заглянул в пачку,
увидел, что осталось сигарет десять, может, двенадцать; растянул их на полторы
недели и больше не купил ни пачки!
Первый месяц я еще не знал, выдержу или нет. Бывали дни,
когда будильник звенел в шесть утра и я уже не сомневался, что все, сил больше
нет, надо обо всем рассказать Мэри, и пусть решает, останется со мной или нет.
Когда же пошел второй месяц, я понял, что, наверное, все обойдется. Основной
долг уменьшился до трехсот долларов, а это означало, что каждую неделю я могу
снижать его еще на двадцать пять, а то и тридцать долларов. Мне до сих пор
кажется, что все решили те пять долларов и шестьдесят центов, которые я
перестал тратить на сигареты.
В конце апреля мы закончили строительство дороги и получили
неделю оплачиваемого отпуска. Я сказал Мэри, что намерен завязать с заводом, и
она этому очень обрадовалась. В ту неделю я работал на заводе по полторы смены
и отдал Попу Мерриллу сто долларов. Я предупредил администрацию завода, что
через семь дней увольняюсь. Мой долг настолько снизился, что я мог незаметно
для твоей матери выплачивать проценты из своего обычного жалованья.
Он глубоко вздохнул.
— Теперь ты знаешь, как я познакомился с Попом Мерриллом и
почему не доверяю ему. Я провел десять недель в аду, а он пил из меня все соки,
чтобы снабдить моими десятками другого бедолагу, который, как и я, попал в
беду.
— Как же ты, наверное, ненавидишь его!
— Нет. — Мистер Дэлевен поднялся. — Ненависти к нему у меня
нет. Как и к себе. У меня была лихорадка, только и всего. Все могло закончиться
гораздо хуже. Мы могли разойтись, и тогда ты и Мег не появились бы на свет. Я
мог погибнуть. И вылечил меня Поп Меррилл. Он прописал мне горькое лекарство,
но очень эффективное. Труднее было забыть другое: как он записывал каждый цент
в бухгалтерскую книгу, которую держал в ящике под кассовым аппаратом, и как
смотрел на мешки под моими глазами и на брюки, которые стали мне велики на два
размера.
Отец и сын встали, молча направились к «Империи изобилия».
Перед соседним домом Полли Чалмерс сметала листья с дорожки, ведущей к крыльцу,
и беседовала с шерифом Аланом Пэнгборном. Она выглядела такой молоденькой и
свеженькой, с волосами, забранными в конский хвост. И он выглядел молодым и
мужественным в отутюженной униформе. Но внешность часто бывает обманчивой. Даже
Кевин в свои пятнадцать лет это знал. Этой весной шериф Пэнгборн потерял в
автомобильной аварии жену и младшего сына. А мисс Чалмерс, как слышал Кевин,
болела артритом и через несколько лет могла превратиться в калеку. Видимость
часто бывает обманчивой… Кевин посмотрел на обшарпанный фасад «Империи
изобилия», затем на полароидную камеру.
— Он даже оказал мне услугу, — продолжил мистер Дэлевен. —
Благодаря Мерриллу твой отец бросил курить. Но я этому человеку не доверяю.
Будь с ним осторожен, Кевин. Говорить буду я. Все-таки я хоть немного его знаю.
Поп Меррилл поджидал их у двери: очки вскинуты на лысину, в
рукаве — пара тузов.
Глава 6
— А вот и вы, отец и сын. — Поп улыбнулся, как добрый
дедушка, и Кевину подумалось, что чем-то он напоминает Санта-Клауса. — У вас
прекрасный мальчик, мистер Дэлевен. Прекрасный.
— Я знаю, — буркнул мистер Дэлевен. — Хочу, чтобы он дальше
оставался таким, поэтому и расстроился, узнав, что Кевин связался с вами.
— Печально. — В голосе Попа слышался легкий упрек. —
Печально слышать такое от человека, который в трудную минуту…
— На том поставлена точка.
— Да, да, именно это я и хотел сказать.
— А вот на этом нет.
— Мы ее поставим. — Поп протянул руку к Кевину, и Кевин
передал ему полароидную камеру. — Поставим сегодня. Кто-то ее сработал. Не знаю
кто, но ваш мальчик хочет разбить «Солнце», потому что думает, будто оно
опасно. Мне представляется, Кевин прав. Но я сказал ему: «Ты же не хочешь,
чтобы твой отец принимал тебя за маменькиного сынка, не так ли?» Это
единственная причина, по которой я попросил пригласить вас сюда, Джон…
— Мистер Дэлевен, если можно.
— Хорошо. — Поп вздохнул. — Я вижу, вы все еще держите на
меня зло и не хотите забыть прошлое.
— Не хочу.
Кевин переводил тревожный взгляд с одного на другого.
— Это и не важно. — Лицо Попа окаменело:
Санта-Клаус исчез. — Я-то считаю, что не следует копаться в
прошлом… правда, случается, оно дает о себе знать в настоящем. Но что я хочу
подчеркнуть, мистер Дэлевен: я всегда веду честную игру, и вы это знаете.