Как профессионал, Гонсалес понимал — так и должно было быть,
но это вынужденное бездействие все равно выводило его из себя. Уже второй день
Шарль и Луиджи ведут наблюдение за господином Муни, а он вынужден сидеть в
четырех стенах, не имея возможности помочь им. Он не имеет права даже покинуть
эту заброшенную виллу в семидесяти километрах от Джакарты, куда его привез
Чанг.
Мигель взглянул на часы. Второй час дня. Чем бы заняться? Он
сел за стол и почему-то принялся чертить ровные полосы на чистом листе бумаги.
Довольно скоро ему это надоело. Чертыхнувшись, он швырнул ручку и, перейдя в
другую комнату, бросился на диван лицом вниз. Мда-а… события последних дней и
вспомнить страшно. И двое убитых. Угораздило же его. Один там, в публичном доме,
другой в тюрьме. Правда, стрелял и убивал он оба раза, защищая собственную
жизнь, но все-таки… Мне это может понравиться. Что со мною? Я становлюсь
патологическим типом. Маньяк-убийца. Да нет, наверное, нет. А все-таки страшно.
Как вспомню ту ночь в тюрьме… Одни кошмары снятся, все время вижу эту
надвигающуюся физиономию и не успеваю проснуться. Нашли же такого. Ему бы в
цирке выступать. Сукин сын. Хоть бы разбудил. Так нет — спящего прирезать
хотел. Подонок. Животное. Те ребята в публичном доме хоть были мужчинами — не
побоялись идти на меня, хотя прекрасно знали, что я вооружен. А этот… До сих
пор грудь болит. Хорошо еще, что не опасно. В этой чертовой экзотической стране
можно ждать всего. Я бы не удивился, узнав, что его нож пропитан ядом. Эти
мерзавцы на все способны. Хотя, честно говоря, это я перегнул. Это уже из
области детективов. Спящего можно зарезать и простым перочинным ножом, а то и
просто придушить. Ах, господин Муни, господин Муни, считайте, что вам очень
повезло. Я бы с удовольствием перед отъездом прострелил бы вам вашу поганую
рожу, даже если меня выгонят из «голубых».
Гонсалес вспомнил детские лица, выглядывающие из-за дверей в
квартире Куусмууджи, и сжал кулаки. Ведь это господин Муни приказал «простить
предателя и его семью». Термин-то какой сволочной придумал — «простить». «Я бы
тебя простил», — Мигель вспомнил фотографии, которые ему привез Чанг. Без
содрогания на них невозможно было смотреть. А я еще раскисаю. Убийца. Да таких
вешать мало. Он перевел дыхание. Ничего, ничего, господин Муни, не я, так
другие. За твоей головой уже начата охота. Это если не считать конкурентов и
полицейских. Рано радуешься. Рано.
А вот Фогельвейда убили, снова вспомнил Гонсалес. И Роже
тоже. И Таамме. Кто? Кто мог сообщить о них? Кто их выдал? Элен Дейли?
Миловидный генеральный координатор — предатель? Нет! Если даже предположить
невозможное, то тогда были бы провалены все наши агенты на линии, а этого не
произошло. Значит, отпадает. Чанг Са? Невозмутимый индонезиец? Ему, конечно,
легче найти общий язык с людьми триад. Но он ничего не знал о группе
Фогельвейда, во всяком случае, об их прибытии. Ему был известен лишь Таамме. Он
тоже отпадает. Генеральный комиссар или региональный? Глупо. Глупо подозревать
людей, которые руководят нашей операцией. Глупо и смешно. Значит, кто-то из их
окружения. Дюпре говорил, что знали о группе Фогельвейда только трое. Трое, не
считая генерального комиссара зоны. Как их зовут? Видно, Иуда притаился среди
них. Интересно, сколько «стоят» его «тридцать сребреников»? Сука. Ну ничего. И
до тебя очередь дойдет — дай только время. Хотя… Очень может быть, что и
господин Муни не знает, кто является его осведомителем. Такие дела очень часто
обделываются без свидетелей. Как правило, личные встречи исключены. Мигель
потянулся, развел руками. А грудь все же до сих пор болит. Не везет ему. Всего
лишь третий год работает, а уже третий шрам. Первый он получил еще во время
подготовки. Их, целую группу молодых новичков, привезли на остров К…. где они и
проходили двухмесячную «особую подготовку». И вспомнить страшно. Изнурительные
марш-броски, стрельба из любых положений, прыжки с низко летящих вертолетов без
парашюта, лингафонные кабинеты — все это были только «семечки». А чего там
только не было. Вот тогда он и умудрился получать первый шрам. Их пятерых
выбросили в приграничный район боевых действий. Почти боевых, ибо пограничные
районы в этой азиатской стране приравнивались к районам боевых действий. Перед
ними стояла только одна задача: целыми и невредимыми дойти до столицы, где их
ждал специальный представитель Интерпола. Благополучно дошедшим ставили
удовлетворительные отметки и переводили в разряд профессионалов. Этот
двухнедельный поход стоил двух лет жизни. Правда, они дошли. Все. Все пятеро,
но уже на следующий день трое из них заболели какой-то редкой азиатской
болезнью. Экзамен был ему зачтен. Но домой он возвратился в страшном состоянии.
Друзья и близкие не узнавали его. Голова, брови, плечи были покрыты какой-то
влажной массой, и отдаленно не напоминающей волосы. Почти повсюду на теле волосяной
покров гнил и выпадал. Когда поползла левая бровь, он решил обратиться к
врачам. Несмотря на все усилия лучших профессоров, волосы продолжали гнить. На
задней части головы образовалась уже большая гнойная рана, когда наконец-то
врачи нашли противоядие, остановившее этот процесс.
Все лечащие его врачи дивились лишь одному — такая болезнь в
их стране еще не была зарегистрирована. Это была редкая азиатская экзема, и
было совершенно непонятно, каким образом Гонсалес заболел ею. Мигель с улыбкой
вспомнил, как врачи оживленно и радостно кружились у его головы, обсуждая
научные аспекты этого вопроса.
Как бы там ни было, его наконец вылечили, и он приступил к
работе. За два с лишним года он уже трижды участвовал в операциях «голубых»,
правда, в первый раз в качестве технического исполнителя. Во второй раз тоже не
было ничего особенного, если не учесть, что, прыгая со второго этажа, он
умудрился вывихнуть себе ногу и порезаться о стекло, выбив оконную раму. И вот
теперь уже третье, «боевое», если можно так пошутить, ранение. Впрочем, Мигель
не имел оснований жаловаться на судьбу. Она и так была слишком благосклонна к
первому помощнику регионального инспектора. Хотя бы тем, что он до сих пор жив.
Гонсалес неохотно поднялся с дивана и, налив себе фруктовой
воды, уселся перед видеомагнитофоном. Чанг оставил его специально для Мигеля,
чтобы тот особенно не скучал. Он нажал кнопку на дистанционном пульте. С экрана
послышались выстрелы. Боевик, разочарованно отвернулся Мигель, так я и думал.
Он выключил магнитофон. Посидев несколько минут в тишине, передумал. Все равно
делать нечего. А фильм может быть интересным. Посмотрим, кого там убивают.
На экране снова показались фигуры. Полицейские. Они кого-то
ловят. Нет, это все-таки неинтересно. Поставим другой. Через минуту он уже
смеялся. Секс-фильм. Какая прелесть. После стрельбы в Джакарте ему сейчас очень
нужен секс. «Любимец публики», «герой публичных домов», кажется, так его
назвали Дюпре и Минелли. Даже Элен пошутила: «Вы не могли бы повторить на бис?»
Он с отвращением вспомнил женские лица этого заведения. А запах! Запах!
Господи, после этого и жить не хочется. Неужели люди могут находить
удовольствие в таких вот местах? К черту! Он решительно щелкнул переключателем,
доставая кассету. Поставим другую. А что это? Звездная война? Впрочем, нет, не
похоже. Вот и экипаж корабля. Что-то знакомое. А это, очевидно, неисследованная
планета. Он же видел этот фильм! Ну да, «Восьмой пассажир» или что-то в этом
роде. Надо же. Гонсалес улыбнулся. Когда он смотрел его в первый раз? Вспомнил.
В июле 1980 года. В Польше. В Варшаве. Именно в Варшаве.