«Как долго вы еще сможете там работать?»
«Пока мое деликатное положение не станет заметным.
Предполагаю, что тогда меня попросят уйти, чтобы не огорчить какую-нибудь
толстую леди. Потрясение от того, что их обслуживает беременная женщина без
обручального кольца, может вызвать выпрямление волос».
Почти мгновенно ее глаза заблестели от слез. Ее губы
задрожал, и я стал нащупывать платок. Но слезы не закапали. Глаза вновь
прояснились, губы затвердели, но тут же смягчились. Она просто решила, что не
будет терять контроля над своими эмоциями, и не потеряла. Это было впечатляющее
зрелище.
«Извините, – сказала она. – Вы очень добры ко мне. Я не хочу
отплатить вам за вашу доброту, рассказывая всякие банальные истории».
Она встала, чтобы идти, и я поднялся вместе с ней.
«Я умею слушать, – сказал я, – и у меня есть время. Мой
следующий пациент отменил свой визит».
«Нет, – ответила она. – Спасибо, но не стоит».
«Хорошо, – согласился я. – Но я хотел бы сказать кое-что
еще».
«Да?»
«Не в моих правилах делать так, чтобы мои пациенты – любые
пациенты -оплачивали вперед услуги, которые им будут оказаны. Я думаю, что если
вы… то есть, если бы вы хотели… или вам необходимо…» – промямлил я и замолчал.
«Я уже четыре года в Нью-Йорке, доктор. И по своей природе я
терпелива. После августа или сентября я вынуждена буду жить на мои сбережения,
пока не смогу снова устроиться на работу. Это не очень много, и иногда, по
ночам, мне становится страшно».
Она внимательно посмотрела на меня своими чудесными карими
глазами.
«Мне казалось, что будет лучше – надежней скорее, – если я
заплачу за ребенка. В первую очередь. Потому что я много думаю о нем, а
искушение истратить эти деньги может стать очень сильным».
«Хорошо, – сказал я. – Но, пожалуйста, запомните, что если
они вам понадобятся, сразу скажите мне об этом».
«И снова разбудить дракона в миссис Дэвидсон. – Игривые
огоньки вновь появились в ее глазах. – Не думаю, что это нужно делать. Ну, а
теперь, доктор…»
«Вы намерены проработать до конца, сколько сможете? Это действительно
необходимо?»
«Да, я должна. Но почему вы спрашиваете?»
«Боюсь, мне придется попугать вас немного, прежде чем вы
пойдете», -сказал я.
Ее глаза стали чуть шире. «Не делайте этого, – попросила
она. – Я и так уже достаточно напугана».
«Именно поэтому я и собираюсь поговорить с вами. Сядьте,
мисс Стенсфилд». Но поскольку она осталась стоять, я добавил: «Прошу вас».
Она села. Не очень охотно.
«Вы находитесь в довольно-таки незавидном положении, – начал
я, сидя на краю письменного стола. – Но вы не без изящества справляетесь с
встающими на вашем пути трудностями».
Она собиралась что-то сказать, но я поднял руку, прося не
перебивать меня.
«Это очень похвально. Но я не хотел бы, чтобы вы навредили
своему ребенку вследствие заботы о вашем финансовом положении. У меня была
пациентка, которая, несмотря на мои предосторожности, из месяца в месяц
продолжала туго затягивать пояс. Она была тщеславной, глупой и скучной
женщиной, и я не верю, что она на самом деле хотела ребенка. Я бы не подписался
под многочисленными теориями о подсознании, которые обсуждаются сегодня чуть ли
не на каждом углу, но если бы я в них верил, я бы сказал, что она – или часть
ее – пыталась убить младенца».
«И она это сделала?» – Ее лицо оставалось спокойным.
«Нет, вовсе нет. Но ребенок родился с опозданием. Вполне
возможно, что он так или иначе родился бы позже срока – мы мало что знаем о
причинах этого явления. Но она сама могла вызвать это».
«Я понимаю, куда вы клоните, – сказала она низким голосом.
Вы не хотите, что я тоже затягивалась, так что я смогу оставаться на работе еще
месяц или шесть недель. Честно говоря, такая мысль приходила мне в голову. Что
ж, спасибо за то, что вы меня напугали».
На этот раз я проводил ее до двери. Мне хотелось спросить
ее, сколько у нее оставалось денег и как долго она сможет прожить на них. Но я
слишком хорошо знал, что на такой вопрос я не услышал бы ответа. На прощание я
пошутил по поводу ее витаминов. Она ушла. Я думал о ней в свободные минуты весь
следующий месяц, и…
На этом месте Иохансен прервал рассказ Маккэррона. Они были
друзьями, и это, как мне кажется, давало ему право задать вопрос, о котором мы
все думали.
«Ты полюбил ее, Эмлин? Ведь потому ты постоянно упоминаешь о
ее глазах, улыбке и о том, как ты „думал о ней в свободные минуты?“
Я подумал, что подобное вмешательство должно было рассердить
Маккэррона, однако этого не произошло. «Ты вправе задать этот вопрос», -сказал
он и замолчал, глядя в огонь. Могло показаться, что он задремал. В этот момент
выстрелило сухое полено, искры закружились в камине, и Маккэррон посмотрел
вокруг, сначала на Иохансена, а потом на всех остальных.
«Нет, я не любил ее. То, что я говорил о ней, очень
напоминает те детали, которые обычно замечает влюбленный мужчина – выражение
глаз, одежда, смех». Он зажег свою трубку специальной зажигалкой, затянулся и
выпустил облачко дыма, стлавшееся вокруг его головы ароматной завесой.
«Я восхищался ею. И мое восхищение росло с каждым ее
появлением. Думаю, что некоторые из вас воспринимают мой рассказ как историю
любви, перечеркнутую обстоятельствами».
Но это не имеет ничего общего с реальностью. Ее история завершилась
в последующие полгода, и когда, джентльмены, вы услышите ее, то, уверен,
убедитесь, насколько она во многом типична, как утверждала сама Сандра. Она
попала в Нью-Йорк как тысячи других девушек, приехав из небольшого городка…
…в Айове или Небраске. А, может быть, в Миннесоте, я не
помню. Она изучала драматическое искусство и участвовала в спектаклях местного
городского театра. В местном еженедельнике были опубликованы хорошие рецензии
одного драматического критика с ученой степенью, и она отправилась в Нью-Йорк,
чтобы начать карьеру актрисы.
Она была практичной даже в этом – насколько позволяло столь
непрактичное само при себе устремление. Ей захотелось попасть в Нью-Йорк, как
она сама рассказывала, не потому что она верила в то, на что намекали иллюстрированные
журналы: любая девушка, приезжающая в Голливуд, может стать звездой. Она
говорила, что приехала в Нью-Йорк, чтобы приоткрыть дверь в новый мир, а также
потому, как мне кажется, что больше любила драматический театр, чем звуковое
кино.
Она устроилась на работу в универсальный магазин и поступила
на театральные курсы. Ее отличали ум и железная воля, но в ней было столько же
человеческих качеств, как и в любом другом человеке. К тому же она была
одинока. Так одинока, как только, пожалуй, могут чувствовать себя простые
девушки из небольших городов Среднего Запада. Тоска по дому – это не всегда то
каким мы его себе привыкли представлять. Оно может быть острым, как нож, и
превращающимся в болезнь не в переносимом, а в прямом смысле. Оно может изменить
взгляды человека на жизнь. Лица на улице становятся для него не безразличными,
а отталкивающими и даже злорадными. Тоска по дому -это настоящая болезнь, боль
вырванного с корнем растения.