Голос тех, кого нет - читать онлайн книгу. Автор: Орсон Скотт Кард cтр.№ 35

И вы всегда, всегда должны напоминать себе: это их закон, их выбор. Это они построили стену между собой и правдой и накажут нас, если мы позволим им узнать, как много проломов мы понаделали в этой стене. И на каждого жаждущего правды ученого-фрамлинга приходится десяток схоластов-дескабессадос (безголовых), которые презирают знания, в жизни своей не породили оригинальной идеи и посвятили себя копанию в трудах подлинных ученых в надежде отыскать противоречие, фактическую ошибку или прокол в методике. Эти мухи кружатся над каждым вашим докладом, и, если вы хоть раз проявите беспечность, они поймают вас!

Это значит, что вы не можете упоминать даже имен свинксов, если эти имена произошли от смешения культур. Чашка сообщит чужакам, что мы научили свинксов элементарному гончарному делу, Календарь и Жнец — сами понимаете. И даже Господне чудо не сможет нас спасти, если они услышат имя Стрела.

Записка от Либердаде Фигейры де Медичи к Миро Рибейре фон Хессе и Кванде Фигейре Мукумби, извлеченная из файлов Лузитании по приказу Конгресса и предъявленная в качестве вещественного доказательства на Процессе in absentia ксенологов Лузитании (по обвинению в государственной измене).

Новинья закончила работу уже час назад, но не спешила покидать Биостанцию. Клонированные кусты картофеля мирно плавали в питательном растворе. Остается только наблюдать и записывать. Время покажет, какой из сортов даст наиболее устойчивую культуру и самые питательные корни.

«Если мне нечего делать, почему я не иду домой?» Она не могла найти ответа на этот вопрос. Дети нуждаются в ней, в этом нет сомнений. Немного добра делает она им, когда уходит в восемь утра и, возвращаясь, застает малышей уже спящими. И все же, твердо зная, что нужно немедленно идти домой, она продолжала сидеть в лаборатории, ничего не видя перед собой, ни о чем не думая, отсутствуя.

Новинья заставила себя подумать о доме и удивилась, что не испытывает радости. «В конце концов, — напомнила она себе, — Маркано мертв. Уже три недели. Нельзя сказать, чтобы это случилось слишком рано. Он делал то, для чего был нужен мне, я дала ему в ответ то, что он хотел, но цепь, связывавшая нас, разорвалась за четыре года до того, как Маркано сгнил окончательно. И все это время — ни мгновения любви, но я никогда не позволяла себе даже мысли о том, чтобы оставить его. Развод, конечно, невозможен, но разъехаться мы могли. Чтобы он перестал бить меня». До сих пор плохо двигалось и болело бедро, с того раза, последнего раза, как он швырнул ее на бетонный пол. «Какой прекрасный подарок на память, какой сувенир ты оставил мне, Кано, мой муж».

Ноющая боль в бедре проснулась просто от воспоминания. Новинья удовлетворенно кивнула. «Это именно то, чего я заслуживаю. Будет жаль, когда заживет».

Она встала и пошла, не хромая, хотя боль была достаточно сильной, чтобы заставить любого нормального человека поберечь ногу. «Я не стану давать себе поблажки. Ни в чем. Это именно то, чего я заслуживаю».

Она вышла из лаборатории и закрыла за собой дверь. Компьютер тотчас погасил все огни, кроме тех, что горели над различными культурами растений, даже ночью побуждая их к фотосинтезу. Она любила свои растения, своих маленьких зверюшек. Очень сильно. Даже сама удивлялась. «Растите, — просила она их день и ночь, — растите, плодитесь и размножайтесь». Она оплакивала неудачников и уничтожала, только если была твердо уверена, что у них нет будущего. И теперь, уходя от Станции, она все еще слышала музыку, слышала, как их невероятно сложные клетки делятся и удваиваются, и растут, и образуют еще более сложные соединения. Она шла из света во тьму, из жизни в смерть, и душевная боль росла в полной гармонии с телесной.

С вершины холма, уже на подходе к дому, она увидела пятна света, падавшие от освещенных окон на склон внизу. В комнате Квары и Грего темно. Ей не нужно сегодня сталкиваться еще и с этой виной — с молчанием Квары, жестокими шалостями Грего. Но все же огней слишком много — в ее спальне, и в передней… Что-то странное, что-то неожиданное творилось сегодня в доме, а она не любила неожиданностей.

Ольядо сидел в гостиной, как обычно, в наушниках, но из его правого глаза торчал разъем. Очевидно, просматривает воспоминания из старых запасов или, наоборот, сливает в память компьютера что-то ненужное. И, как много раз в прошлом, Новинье захотелось списать в файл свою визуальную память, стереть ее, а на образовавшееся место записать что-нибудь приятное. Тело Пипо на холме — вот что она стерла бы с радостью, и вставила бы несколько воспоминаний о счастливых золотых днях, что они провели втроем на Станции Зенадорес. И тело Либо, завернутое в простыню, куски любимой плоти, держащиеся только на тонких полосках кожи. Вместо этого — прикосновение его губ, его нежные руки… Но все хорошие воспоминания ушли, они погребены под толстым слоем боли. «Я их украла, все эти счастливые дни, а потому их забрали у меня и заменили тем, что я заслужила».

Ольядо повернулся к ней — разъем в правом глазу. Ее передернуло от били и стыда. «Прости меня, — беззвучно сказала она. — Если бы у тебя была другая мать, ты не потерял бы глаза. Ты был рожден, чтобы стать лучшим, самым здоровым, самым цельным из всех моих детей, Лауро, но, конечно, разве может что-либо вышедшее из моего лона благоденствовать долго?»

Она не произнесла этого вслух. И Ольядо ничего не сказал ей. Новинья направилась в свою комнату, узнать, почему там горит свет.

— Мама, — окликнул ее Ольядо.

Он стащил наушники и уже вытаскивал из глаза разъем.

— Да.

— У нас гость. Голос.

Новинья почувствовала, как внутри у нее все холодеет. «Не сегодня!» — закричала она, не разжимая губ. Но она знала, что не захочет видеть его ни завтра, ни послезавтра, ни вообще когда-нибудь.

— Его брюки уже высохли. Сейчас он в твоей комнате — переодевается. Надеюсь, ты не возражаешь.

Из кухни вынырнула Эла.

— А, ты уже дома, — улыбнулась она. — Я приготовила кофе, и для тебя.

— Я подожду снаружи, пока он не уйдет.

Эла и Ольядо переглянулись. Новинья поняла: они воспринимали ее как проблему, которую надо срочно решить. Очевидно, они уже готовы подписаться под тем, что собирается здесь делать Голос. «Ну что ж, я — проблема, но не вам, детки, ее решать».

— Мама, — начал Ольядо. — Он вовсе не такой, как говорил епископ. Он хороший. Добрый.

Новинья ответила ему самым саркастическим тоном, на какой только была способна:

— С каких пор ты стал разбираться в добре и зле?

Ольядо и Эла снова переглянулись. Она знала, о чем дети сейчас думают. «Как нам объяснить ей, что она ошибается? Как переубедить ее?» — «Никак, детки, никак. Меня невозможно переубедить. Либо натыкался на этот ответ каждый день своей жизни. Он не узнал от меня тайны. Не моя вина, что он мертв».

Но одно им удалось: они отвлекли ее от уже принятого решения. Вместо того чтобы выйти за дверь, она проскользнула в кухню мимо Элы, не прикоснувшись к ней. На столе четким кругом стояли миниатюрные кофейные чашки. В самом центре пыхтел и дымился кофейник. Новинья села, положила руки на стол. «Итак, Голос здесь и первым делом пришел ко мне. Ну а куда еще он должен был пойти? Это моя вина, что он здесь, разве не так? Еще один человек, чью жизнь я разбила. Как жизни моих детей, Маркано, Либо, Пипо, мою собственную».