Океанский патруль. Том 2. Ветер с океана - читать онлайн книгу. Автор: Валентин Пикуль cтр.№ 12

— Нет, капрал, — сказал Олави, — война все-таки, наверное, закончилась… Иначе с чего бы все это?..

— Эй! — крикнули им из окна одного вагона, — Откуда вас сняли?

— Из-под Кестеньги, — ответил Олави. — А вас?

— Мы из Масельской группы. Нас две дивизии — вторая и пятая. Говорят, что с рубежа реки Свирь тоже снимают… три дивизии. Спешно!

— Что случилось? — спросил Хаахти.

— А вы разве еще не знаете?

— Нет, не знаем.

Солдат невесело рассмеялся, обратясь в глубину вагона:

— Кто хочет посмотреть на дурака, который еще ничего не знает?

Окна сразу облепили любопытные головы.

— Ха! Вот дурак!.. Сразу видно, что из-под Кестеньги! Просидел в лесу и не знает, что русские начали наступление!..

Проломившись в тесные двери вокзала, Суттинен сразу включился в толпу офицеров, которая осаждала начальника станции.

— Нет вагонов, нет! — клятвенно складывая у груди руки, хрипел путеец. — Господа, поймите, вагонов нет, полотно забито… Если так будет продолжаться дальше, образуется пробка…

Ему не давали говорить, прижимали к стене, трясли перед ним какими-то бумагами. Суттинен с трудом выбрался из этой толпы, отозвал в сторону одного вянрикки с университетским значком на груди.

— Рассказывайте, — сказал он. — Я сам еще ничего не понимаю толком…

Вянрикки рассказал примерно следующее: 9 июня русские начали штурм «Карельского вала». В течение нескольких часов на финские позиции были обрушены тысячи и тысячи тонн металла. Защитники новой линии Маннергейма в первый же день штурма потеряли семьдесят процентов своего состава. На следующий день пошли в атаку советские танки, окончательно прорвавшие первую линию обороны. Но осталась еще вторая — самая сильная, получившая название «Ожерелье смерти», — железобетонные колпаки дотов торчат там из земли один к одному, словно шляпки грибов в «ведьмином кольце».

— Сейчас, — закончил вянрикки на прекрасном немецком языке, — все сводится к единой цели: удержать Виипури. Надо думать, на подступах к нему русские захлебнутся в крови.

Суттинен достал пистолет и с хладнокровием, какое появлялось у него в минуту нервного возбуждения, выстрелил в потолок — наступила осторожная тишина.

— Господа офицеры, — резко воскликнул лейтенант, пряча пистолет в карман шинели. — Начальник станции не виноват. Давайте сами поможем ему. События требуют от нас спокойного решения вопросов… Вот этот состав, что стоит у самого перрона, готов к отправке?

— Готов, — ответил путеец.

— Тогда почему же он стоит?

— Впереди находится один вагон с целлюлозой.

— Надо убрать его на запасные пути.

— Но запасные пути уже забиты.

— Расчистить!

— Для того, чтобы их расчистить, херра луутнанти, требуется убрать этот состав у перрона, о котором вы говорили вначале…

— Черт возьми! — вскипел Суттинен. — Я не диспетчер, я солдат, и, если это нужно для целей войны, я сковырну вагон с целлюлозой под откос!

Так и сделали. Мешавший вагон столкнули с насыпи, и вторая дивизия Масельской группы начала свой путь; вдогонку за ней двинулась пятая. Станция заметно опустела, на запасных путях скоро остались только теплушки и задыхающийся паром локомотив какого-то акционерного общества гранитных разработок. Его впрягли в наспех составленный эшелон, и два взвода — один Ориккайнена, другой Хаахти — очутились в тесной вонючей теплушке.

— Ничего, доедем, — сказал Суттинен, решивший в этот день не пить водки и быть поближе к своим солдатам. — Доедем и устроим большевикам кровавую баню. Перкеле! Они зароются в землю, эти проклятые рюссы, и пролежат до следующего года. Это не так-то легко — встать под огнем наших дотов… Капрал, ты сидел в «зимнюю кампанию» вместе со мной в доте «Миллионном» — ты, конечно, не забыл, как покраснел перед амбразурами снег, когда москали пошли в атаку!..

Ориккайнен молча кивнул, и Суттинен, запустив руку под ворот мундира, чтобы нащупать амулет, продолжал:

Когда паровоз брал воду, Суттинен выпрыгнул из теплушки, пошел в офицерский вагон. Олави с бутылкой молока в руке остановился в распахнутых дверях. С хрустом разгрызая «фанеру» и запивая ее молоком, солдат усмехнулся.

— Теппо, — позвал он, — посмотри, кто нас охраняет… Боятся, что разбежимся!

На перроне, выстроившись в безупречно ровную шеренгу, стояли немецкие солдаты. Их плоские штыки светились тускло и мрачно. Лица гитлеровцев, наполовину закрытые козырьками касок, белели смутными пятнали. Немцы стояли на досках перрона твердой, уверенной в своей силе стеной и не шевелились…

Вдали замер гудок. Поезд тронулся. Олави одним глотком допил молоко и, злобно выругавшись, запустил бутылкой в немецкого фельдфебеля, стоявшего на правом фланге.

— Пой, ребята, — отчаянно сказал он, и на глазах у него блеснули слезы. — Под стенами Viipirin Linna песенка будет спета…

Расшатанные войной теплушки скрипели, стонали, качались. Дверь не закрывали, и в ее громадном квадрате все время виднелись бегущие назад деревья, озера, скалы. Паровоз, надрываясь на подъемах, трубил протяжно и гулко. Летели, пропадая вдали, белые свечи верстовых столбов…

И солдаты, забив своими потными телами ряды нар, тоскливо и хрипло выводили:

— Прощай, горит уже восток…

«Ох, ах! я люблю».

— Капрал трубит нам, слышишь, в рог?..

«Ох, ах! не пущу».

— Пусти, и писем с фронта жди…

«Ох, ах! вести нет».

— Разбудят ветры иль дожди…

«Ох, ах! много лет».

— А весть дурную принесут…

«Ох, ах! сельский поп».

— И утешать тебя придут…

«Ох, ах! лягу в гроб».

— Ложись, но лишь не изменяй…

«Ох, ах! в сердце страх».

— И прошумит над нами май:

«Ох, ах! Ох, ах!»

На одной станции эшелон разорвали и потом снова соединили, поставив в центр состава два громоздких тюремных вагона. В них отправлялись на фронт арестанты с острова Кааппезаап и русские военнопленные.

— Смертники, — сказал о них Олави. — Пошлют всех под огонь или заставят вытаптывать минные поля… Знаю, как это делается!

Поезд стоял — его задерживали проходившие на юг платформы с тупорылыми шведскими гаубицами. Капрал вышел на перрон. Сразу за станцией начинался лес. Пыхтение паровоза отдавалось в чаще громким эхом. Из трубы барака, стоявшего неподалеку, вился дымок. Окна белели занавесками, и за красными цветами герани ощущался уют, присутствие женщины, еще что-то — тихое, домашнее…

Ориккайнен в тяжелом раздумье закурил, остановился около тюремного вагона. Истощенные, оборванные люди мгновенно облепили железную решетку, крича наперебой: