Твой враг во тьме - читать онлайн книгу. Автор: Елена Арсеньева cтр.№ 120

У него задрожали руки. Потянулся было к ней с футболкой, но Лёля вдруг открыла глаза… в них было столько света, столько жизни! Дмитрий тихо вскрикнул от судороги, напрягшей вдруг все тело, а потом ощутил ее дрожащие руки на своих бедрах. Опрокинулся на спину, притягивая ее к себе, рванул «молнию» джинсов, высвободил ждущую, истомившуюся плоть, – и Лёля прильнула к нему, приняла в себя, вскрикнув от счастья – и на миг оцепенев, словно не веря тому, что происходит. Дмитрий держал ее за бедра, и она колыхалась, гнулась, бессильно запрокидывалась в его руках, мгновенно, чуть ли не с первого толчка, достигнув блаженства, но сдерживая себя ради него. И вот его движения стали резче, чаще, он раскинул руки, и Лёля поникла на его тело, забилась на нем, уткнувшись в губы влажным, тяжело дышащим ртом, пронзая плечи напряженными пальцами, пока снова не обессилела и не поникла головой ему на плечо.

Он лежал, раскинувшись, чувствуя, как медленно остывает грязь под разгоряченным телом, и думал, что не было у них еще ложа торжественней и блаженнее, чем это. Они чудом избежали смерти, они спасали друг друга, а теперь вознаградили друг друга за любовь и верность, сковав своими безрассудными, неудержимыми объятиями такие цепи, разомкнуть которые даже при желании было бы невозможно. Да и не хотелось их размыкать.

Дмитрий нашарил футболку, свой жилет, кое-как натянул на Лёлю. Она смотрела на него огромными, сумасшедшими глазами, подчинялась покорно, как кукла. Потом начала сползать с его тела, с трудом справляясь с разъезжающимися ногами и нелепо болтающимися руками. Футболка едва доходила ей до середины бедер. Лёля встала на колени, пытаясь ее одернуть, – и вдруг засмеялась мелким, бессильным смехом:

– Как же я пойду? Мне нужно еще что-то надеть. Дай мне твои джинсы.

– Тогда футболку верни, – пробормотал Дмитрий, с трудом справляясь точно с таким же дурацким хохотом. – Не могу же я ходить в одних трусах. Лучше я их тебе отдам, они вполне сойдут за шорты.

Так же, лежа, он начал сдирать штаны и трусы. Лёля вдруг вся упала на его тело, мелко, беспорядочно целуя, и Дмитрий снова притянул ее к себе, но тут же спохватился, нашел силы сдержаться. Медленно возвращалась память, рассеивался дым над пожарищем, собаки жались все ближе и ближе: новые выползали из ночи, окружали людей живым кольцом. Словно искали помощи. Лёля торопливо вскочила в его ситцевые цветастые трусы, в самом деле похожие на шорты, но у обоих уже пропала охота смеяться. Зрелище того, что их окружало, заставляло сжиматься сердце. Наверное, так будут выглядеть последние из выживших после атомной войны или какой-нибудь вселенской катастрофы: горстка ничего не понимающих животных и двое людей, которым волей-неволей придется уподобиться богам, чтобы вновь возродить и заселить опустевшую планету.

– Ноев ковчег, – пробормотал Дмитрий, поднимаясь на ноги и подавая руку Лёле.

– Да, – заглянула она в его глаза, освещенные отблесками близкого пожарища. – Я тоже подумала… Какой у них потерянный вид, правда? Теперь, когда нечего больше охранять, они как бы утратили смысл жизни…

Охранять собакам и впрямь было теперь нечего. Взрыв разворотил центральное здание до фундамента, почему-то пощадив лишь широкую лестницу; досталось и боковым крыльям усадьбы. Там, где Дмитрий, плывя по реке, видел освещенные окна первого этажа, теперь лежали руины, над которыми поднимался дым. «Базуку бы сюда», – мелькнула мысль. Нет, базука осталась в камышах. Да и она мало чем помогла бы здесь. Взрыв оказался так страшен и внезапен, что едва ли мог быть списан на случайность. Скорее всего Зиберов загодя спланировал и побег, и уничтожение усадьбы. А может быть, он все это выдумал не сам, а только воспользовался плодами чужой выдумки, чужих трудов – Асана, например… Оставалось только гадать, зачем мог Асан готовить прекрасное здание к уничтожению. Возможно, он тут вообще ни при чем и это дело еще чьих-то рук. Теперь спросить не у кого: усадьба была пуста, безжизненна. Несколько чудом оставшихся в живых собак – и двое людей, страдания которых, наверное, наконец-то утомили богов, и они решили заступиться за эту пару, дав ей возможность хотя бы выжить в катастрофе – а для чего, предстояло еще понять…

– Боже, боже мой, – бормотала Лёля, потерянно озираясь и как бы не веря глазам. – О боже мой… Да как же такое могло… А мы-то… Мы-то что же…

Дмитрий понял, что ее начали терзать запоздалые раскаяния совести. Ну да, конечно: это практически все равно что заниматься любовью на кладбище. Их может извинить, впрочем, то, что оба в эти минуты не осознавали ужаса свершившегося, да и вообще не соображали, где находятся. Они просто отдали дань вернувшейся к ним жизни, они воскурили фимиам на ее вечном алтаре – как могли, единственными доступными средствами. Время каяться и ужасаться пришло позднее.

– Неужели все погибли? – твердила Лёля, бредя вдоль развалин. Дмитрий, взвалив на плечо сумку, шел следом. Некоторые собаки вереницей нерешительно потянулись за ними. Другие же, пригревшись в отблесках огня и поуспокоившись, уже спали.

– Неужели все, все? Никого не осталось? А Олеся? – вдруг вскрикнула Лёля, оборачиваясь, и Дмитрий увидел, как пламя заиграло в ее непролитых слезах. – Олеся! Олеся!

– Не надо, не рви сердце… – начал было Дмитрий – и осекся, увидев, как она отвернулась, опустила голову. Стояла рядом, но была далеко – не только от него, но и от себя прежней, он остро почувствовал это. Не так уж много времени пробыли они вдали друг от друга, но сейчас Дмитрий с удивительной ясностью понял, что понадобится нечто большее, чем сумасшедшие объятия, чтобы снова привыкнуть друг к другу, а главное – не захотеть больше расставаться. Слишком много пережила без него эта женщина, которую он в запальчивости, тоске, в припадке гордости не раз называл своей женой, слишком много она перестрадала, чтобы молчаливо подчиниться мужскому эго и скромно потащиться в кильватере жизни человека, пусть даже безусловно любимого. Словно совершая некое открытие, Дмитрий понял, что невозможно, оказывается, просто схватить Лёлю на руки и унести прочь отсюда. Есть даже в горе и страданиях нечто, чего она никогда не забудет и не захочет забыть. Он знал это по себе, по старым воспоминаниям, которые причиняли боль, но с которыми он не согласился бы расстаться ни за какие блага беспамятства, – теперь предстояло узнать, что, оказывается, не только собственная жизнь сложна, непонятна и порою способна пугать причудами подсознательного. Что значила для нее эта Олеся, из-за которой таким горем исказилось Лёлино опущенное в ладони лицо? Мгновенная ревность сжала сердце, но тут же Дмитрий спокойно подумал, что мог бы сейчас принять в свою душу очень многое. Он обрел в себе странную, доселе незнаемую способность понимать и прощать и твердо знал: если бы было за что прощать – простил бы, вот сейчас и навсегда – простил! Ну а Олеся… что ж странного, если Лёля так привязалась к ребенку? Может быть, для нее это…