Митрий, вроде так назвал его напарник. Митя?
Дима? Дмитрий, что ли? Никогда Лёле особенно не нравилось это имя, а тут вдруг
показалось, что лучше и не бывает. Она его на вкус пробовала так и этак, будто
незнакомую конфету. Нет – будто какую-нибудь суперэротическую таблетку! Потому
что… вот именно, потому что! Такое было ощущение, будто ее молнией ударило – и
сожгло ту оболочку, которой Лёля раньше была покрыта. Она как бы вылупилась из
прежней Лёльки, сама на себя смотрела с изумлением: о боже, да неужели это я?
Ну что же, на то она и любовь с первого
взгляда, чтобы всего человека перевернуть!
Лёле было, конечно, с чем сравнивать. Все-таки
и в университете какие-то истории амурные случались, и в книготорговой фирме
«Антимиры», где она с утра до вечера нещадно крушила компьютерные клавиши, в
полном смысле слова «выбивая» накладные, все время вились вокруг нее мужики.
Нет, Лёля не могла сказать, что постоянно сидела с неприступно задранным носом.
Но это было совсем другое! Ведь сразу отличишь свет люминесцентной лампы от
солнечного, ни на миг не усомнишься, верно? Вот и она не усомнилась. А что
толку? Оставалось одно: поедом есть себя за то, что стояла как дура, прижав руки
к сердцу, когда он грохотал по лестнице своим снаряжением, уходя из Лёлиной
жизни в ту самую неизвестность, из которой возник. Сердце – вот, на месте,
никуда не делось, а он…
Нет, ну в самом деле – как быть? Что делать?
Звонить в какое-то там их пожарное управление и спрашивать про неведомого
Дмитрия? Да у них небось с десяток высоких блондинов с таким именем! Кстати,
еще не факт, что он вообще блондин, она ведь его без шлема не видела. И потом,
стоило представить, что надо кому-то объяснять, зачем Лёля его ищет… У нас же
никто, от вахтера до секретарши и оперативного дежурного, никогда ничего просто
так никому не скажет, сразу же начинаются допросы с пристрастием: а кто
спрашивает, а почему, а не принадлежите ли вы к числу тайных агентов ЦРУ, а вы
представляете, что будет, если каждый начнет спрашивать, где найти этого самого
Дмитрия? Так и до третьей мировой недалеко!
Вполне может начаться. Болтун – находка для
шпиона… для диверсанта… Это словечко все более властно овладевало Лёлиным
сознанием. А не подстроить ли в самом деле какую-нибудь диверсию? Может, что-то
и впрямь поджечь? Как бы якобы?
Пожалуй, единственное, что удержало Лёлю от
очередной дурости, так это уверенность: не может такого быть, чтобы по ее
новому вызову прислали снова именно Дмитрия. Пожарный ведь не участковый врач!
И вообще – две бомбы в одну воронку не падают. И даже если какое-то чудо вдруг
произойдет и Лёля разыщет Дмитрия, еще не факт, что он с первой же минуты
заключит ее в объятия. Может, вообще сделает большие глаза. Или, что самое
ужасное, просто не узнает. В конце концов, если бы Лёля произвела на него столь
же неизгладимое впечатление, ему, уж наверное, легче было бы ее найти, чем ей
его! Для разнообразия мог бы прийти не в латах, а в нормальном костюме или даже
в джинсах и футболке, Лёля его все равно сразу бы узнала. Хотя… «зима катит в
глаза», какой дурак сейчас в футболках расхаживает?
Словом, настала в Лёлиной жизни полнейшая
непруха, и длилась она до того момента, когда ее маме пришла фантазия связать
крючком занавески на дачные окошки.
Вообще-то Лёля всегда считала, что с мамой ей
повезло. Марина Алексеевна не занудствовала, не совала нос в дела дочери, не
считала себя вправе знать о ней все досконально. И, что немаловажно, готова
была без трагедий смириться с фактом, что дети становятся взрослыми со всеми
вытекающими отсюда последствиями. Конечно, матушка порою тоже бывала не сахар!
Особенно по субботам, когда ею вдруг овладевала почти маниакальная страсть к
чистоте. Жить в квартире, неделю отлично обходившейся без тщательной уборки
(ежеутренние легкие отмашки метелочкой по мебели и торопливая пробежка шваброй
по полам и коврам, конечно, не в счет), ей внезапно становилось невыносимо.
Встав, по обыкновению, в половине седьмого, она не кидалась тотчас к
письменному столу (Лёлины родители работали по договору для крупного столичного
издательства над многотомником «Народная энциклопедия», в свободное же время
читали лекции по славянской мифологии и народоведению в университете), а
начинала шумно и увлеченно заниматься хозяйством. И Лёля, которая всю неделю,
убегая на работу к девяти, только и мечтала, как выспится в выходные, понимала,
что мечта ее снова не осуществится. О нет, мама не вытаскивала ее из постели,
взывая к чистолюбию и сознательности. Но она столько раз за утро приоткрывала
дверь в Лёлину комнату, чтобы «тихонечко» взглянуть, не продрала ли свои
хорошенькие глазки эта засоня… Столь многократно «нечаянно» роняла что-нибудь в
коридоре или на кухне, принимаясь громко бранить себя за неуклюжесть… Она,
«забывшись», включала под Лёлиной дверью пылесос и тут же, «спохватившись»,
выключала его…
В конце концов Лёля понимала, что
отсиживаться, вернее отлеживаться, – себе дороже. Она вытаскивала себя из
постели, внушала себе мысленно, что родителей не выбирают, бывают и хуже, а
выспаться, в конце концов, можно и в воскресенье, – и включалась в
утреннюю суету, завидуя отцу, который сбегал от всего этого домашнего разора на
базар: больше всего на свете он не выносил шума работающего пылесоса. Словом, в
Лёлиной семье вечно кто-то чего-то не выносил, и только ей одной приходилось
все терпеть.
Нынешняя суббота началась стандартно, однако,
когда невыспавшаяся Лёля в одиннадцать часов вышла из ванной, ее ждал сюрприз.
– Слушай, радость моя, – сказала мама, с
силой размазывая «Секунду» по зеркалу в прихожей. – Не желаешь
прогуляться?
Лёля заглянула в комнату – отца не было.
Неужели он уже отчалил на базар, а мама вспомнила, что нужно купить еще
чего-нибудь? Не может быть, чтобы так повезло! Лучше уж пробежаться по
магазинам, чем таскаться по квартире с капризным, ворчливым «Бошем», а потом
идти во двор, к мусорке, вытряхивать мешок с пылищей.
– Чего покупать? – спросила Лёля,
развязывая поясок халата.
– Лёлечка, – с опасной нежностью сказала
мама, – покупать ничего не надо, я папе написала вот такенный список. Но…
тебе придется съездить в Гордеевку.
Лёля с ужасом запахнула халат:
– К Свете, что ли?! Нет, только не это! Она
опять на мне экспериментировать будет. Может, ты сама? А я лучше уберусь.
– Лучше? – прищурилась Марина Алексеевна.
– Лучше, лучше! – с жаром воскликнула
Лёля и уже ринулась было в кладовушку, где дремал ненавистный «Бош».
– Не выйдет, – вздохнула мама. – В
два часа ко мне Ниночка придет, а если я заеду к Свете, это надолго. Ей же в
принципе без разницы, над кем экспериментировать!
Света и Ниночка были мамиными подругами, или
приятельницами, как почему-то предпочитают выражаться дамы после сорока.
Ниночка была подруга (приятельница) любимая, Света так себе. Скорее нет, чем
да, и чем дальше, тем все более нет.