— Может, как Марк, через окно… — неуверенно начал Джимми.
— Нет, — сказал Бен. — Через парадный вход, и баста. Если
придется, выломаем дверь.
— Не думаю, что это понадобится, — сказал Каллахэн, и они не
узнали его голос. Когда все они выбрались из машины, священник, не задумываясь,
повел их к крыльцу. Стоило приблизиться к ступенькам, как Каллахэном овладел
тот прежний пыл, какой он полагал пропавшим навеки. Дом словно бы склонялся к
ним со всех сторон, из трещин в краске буквально сочилось здешнее зло. И все же
отец Каллахэн не помедлил. Всякие мысли о том, чтобы потянуть время, исчезли
без следа. В последние минуты он принял руководство на себя, но что-то
побуждало его к большему.
— Во имя Господа, Отца нашего! — выкрикнул священник, и в
голосе прозвучала хриплая командирская нота, отчего все придвинулись ближе. —
Приказываю тебе, зло: изыди из этого дома! Духи, прочь! — И, не отдавая себе
отчета, что собирается делать, Каллахэн ударил в дверь зажатым в руке
распятием.
Последовала вспышка света (позже все сошлись на том, что
действительно полыхнуло), едкое дуновение озона и треск, будто закричали самые
доски. Округлое веерное окошко над дверью внезапно взорвалось, наружу полетели
кусочки стекла, и в ту же секунду по левую руку от них большое окно, выходящее
на газон, харкнуло на траву осколками. Джимми вскрикнул.
Новый английский замок лег на дощатый пол к их ногам,
расплавившись в малоузнаваемую массу. Марк нагнулся, чтобы подобрать его, и
ойкнул:
— Горячо!
Каллахэн, дрожа, отодвинулся от двери и опустил взгляд к
зажатому в руке кресту.
— Это, несомненно, самое удивительное, что случалось со мной
в жизни, — священник посмотрел на небо, словно желая увидеть ни много ни мало —
лик Господень, но небеса оставались равнодушными.
Бен толкнулся в дверь, и та с легкостью распахнулась, но
молодой человек подождал, чтобы первым в дом зашел отец Каллахэн. В холле
священник взглянул на Марка.
— В подвале, — сказал тот. — Можно пройти через кухню.
Стрейкер наверху. Только… — Он, хмурясь, помолчал. — Что-то не так. Не знаю,
что. Что-то изменилось.
Сперва они поднялись наверх, и, приближаясь к дверям в конце
коридора, Бен ощутил покалывание давнего ужаса, хотя шел не первым. С того дня,
как он вернулся в Салимов Удел, прошел без малого месяц, и вот ему предстояло
второй раз заглянуть в эту комнату. Каллахэн распахнул дверь, взгляд Бена
скользнул вверх… К горлу подкатил крик, и Бен не успел сдержаться. Крик вышел
бабьим, истеричным, тонким.
Но с потолочной балки свисал не Хьюберт Марстен и не его
дух.
Это был Стрейкер, и висел он вверх ногами с располосованным
от уха до уха горлом. В вошедших уперлись остекленевшие глаза — они смотрели
сквозь них, мимо них. Лицо Стрейкера заливала меловая бледность: ему выпустили
всю кровь.
12
— Боже милостивый, — сказал отец Каллахэн. — Боже
милостивый.
Они медленно зашли в комнату — Каллахэн с Коди чуть впереди,
жмущиеся друг к другу Бен с Марком следом.
Стрейкера стреножили, потом вздернули и привязали к балке. В
дальнем уголке мозга Бена шевельнулась мысль: чтобы поднять туда вес мертвого
Стрейкера, требовалась невероятная физическая сила.
Джимми коснулся лба Стрейкера внутренней стороной запястья,
потом задержал руку мертвеца в своих.
— Уже часов восемнадцать как умер, — сказал он и,
передернувшись, выпустил пальцы Стрейкера. — Господи, какой ужасный способ…
непонятно. Зачем… кто…
— Барлоу, — ответил Марк. Он не сводил глаз с трупа
Стрейкера.
— Стрейкер — и тот облажался, — сказал Джимми. — Ему-то
никакой вечной жизни не будет. Но почему вот так? Вниз головой?
— О, это старо, — отозвался отец Каллахэн. — Еще в Македонии
врагов и предателей вешали вниз головой, чтобы лицо было обращено к земле, а не
к небесам. Так распяли Святого Павла — с перебитыми ногами, на кресте в виде
буквы Х.
Голосом дряхлого старца Бен сказал:
— Опять отвлекает наше внимание. У него сотни уловок. Пошли.
Они проследовали за ним обратно: коридор, лестница, кухня.
Оказавшись на кухне, Бен вновь уступил лидерство отцу Каллахэну. Обменявшись
коротким взглядом, они посмотрели на дверь, ведущую в подвал. Вот так же
двадцать пять лет назад Бен шел вверх по лестнице, чтобы столкнуться с
неразрешимым вопросом.
13
Когда священник открыл дверь, Марк опять почувствовал
атаковавший ноздри прогорклый запах тухлятины. Но и он был иным. Не таким
сильным. Менее зловещим.
Каллахэн двинулся вниз по лестнице. И все-таки Бену
потребовалось собрать всю силу воли, чтобы следом за святым отцом начать спуск
в эту яму мертвецов.
Джимми вытащил из сумки фонарик и щелкнул выключателем. Луч
осветил пол, передвинулся на противоположную стену и метнулся обратно.
Ненадолго задержавшись на продолговатом ящике, сноп света упал на стол.
— Вот, — сказал Джимми. — Смотрите.
Там оказался конверт из густо-желтой веленевой бумаги —
чистый, сияющий в мрачной тьме.
— Тут дело нечисто, — сказал отец Каллахэн. — Лучше не
трогать.
— Нет, — заговорил Марк, чувствуя сразу и облегчение, и разочарование.
— Его тут нет. Ушел. Это для нас. Небось, полно всяких гадостей.
Бен шагнул вперед и взял конверт. Он дважды перевернул его
(в свете фонарика Джимми Марк разглядел, что у Бена дрожат пальцы), а потом
вскрыл, разорвав. Внутри оказался один листок — веленевая бумага, как и
конверт. Джимми направил фонарик на страницу, тесно исписанную изящным,
паутинно-тонким почерком. Читали все вместе, Марк — чуть медленнее прочих.
«4 октября.
Дорогие юные друзья!
Как чудесно, что вы заглянули ко мне!
Я никогда не питал отвращения к общению — оно составляло
одну из величайших радостей моей долгой и частенько одинокой жизни. Приди вы
вечером, я бы с огромным удовольствием лично приветствовал вас. Однако,
заподозрив, что вы предпочтете явиться при свете дня, я счел за лучшее
удалиться. Оставляю вам небольшой знак своей признательности: там, где я
коротал дни, покуда не решил, что мне больше подойдет иная квартира, находится
весьма близкая и дорогая одному из вас особа. Она очень мила, мистер Мирс —
очень приятна на вкус, если мне будет позволено маленькое «бонмо». Мне она
больше не нужна, и потому оставляю ее Вам для — как там у вас говорится? —
разминки перед главными событиями. Если хотите, чтобы разжечь аппетит.
Посмотрим, как Вам понравится острая закуска перед той главной переменой блюд,
какую Вы ожидаете.