…Двадцать шесть… двадцать семь… двадцать восемь…
КТО СДЕЛАЛ ЭТИ СТУПЕНИ? ИНДЕЙЦЫ? ПЛЕМЯ МИКМАКОВ? УМЕЛИ ОНИ
РЕЗАТЬ КАМЕНЬ? СПРОШУ У ДЖАДА. «Резать камень», «резать ухо». Что ж это
все-таки за дикий хохот, резавший ухо, рвавший душу?
Луис оступился, невольно схватился за стену. Камень старый,
выщербленный, выветренный. КАК СТАРАЯ, МОРЩИНИСТАЯ КОЖА.
— Не устали, Луис? — негромко окликнул Джад.
— Ничуть! — слукавил тот. Дышал он натужно, рука с тяжелым
пакетом уже затекла.
…Сорок два… сорок три… сорок четыре…
— Сорок пять. Обсчитался на одну, — сказал Джад. — Лет
двенадцать сюда не заглядывал. Да и вряд ли когда еще наведаюсь. Залезайте. Вот
так. — Он взял Луиса за руку и помог взобраться на последнюю ступеньку.
Луис посмотрел вокруг. Света звезд доставало, чтобы
разглядеть большой узкий и плоский камень, языком торчавший из земли, верхушки
елей, почетным караулом застывших вокруг каменной лестницы. Она вела на ровную
площадку, сотворенную природой (такие уместнее встретить в Аризоне или
Нью-Мексико). Деревья на этой плоской, как блюдце, горе (холме? пирамиде?) не
росли, и снег, естественно, растаял. Повернувшись к Джаду, Луис приметил
пожухлую траву, прибитую к земле холодным, злым ветром. Нет, это не одиночная
столовая гора, а холм, каких окрест несколько. Однако верхушка неправдоподобно
ровная, обычно холмы в Новой Англии — этакие понурые горбуны.
А УМЕЛИ ИНДЕЙЦЫ РЕЗАТЬ КАМЕНЬ? — снова ворохнулась в голове
полузабытая мысль.
Джад повел его к кучке старых елей метрах в тридцати. Ветер
валил с ног, но воздух был приятен и свеж. Под елями (таких огромных и старых
он в жизни не видел) чернели какие-то холмики. Пустынно и одиноко на этой
вершине. Но пустота живая, напоенная какой-то силой.
Чернели под елями пирамидки, сложенные из камней.
— Индейцы срыли макушку горы и выровняли, а как — теперь уж
и не помнит никто. Вроде этих майя с их пирамидами. Тоже свое прошлое позабыли.
— А зачем? Зачем им эта площадка?
— Здесь они своих хоронили. Я вас нарочно привел, чтоб
дочкиного кота закопать. Индейцы ведь живность домашнюю прямо рядом с хозяевами
погребали.
Луис невольно вспомнил: в Древнем Египте любимых кошек и
собак фараонов по смерти хозяев убивали, дабы те могли сопровождать своих
обожателей и в загробном царстве. Как-то у фараона умерла дочь, и по этому
случаю извели десять тысяч домашних животных, одних павлинов две тысячи и
шестьсот свиней, умащенных розовым маслом, столь любимым юной властительницей.
ЕГИПТЯНЕ ТОЖЕ СТРОИЛИ ПИРАМИДЫ, КАК И МАЙЯ. НО ИНДЕЙЦАМ-ТО
ЗАЧЕМ? НИКТО НЕ ЗНАЕТ. ЕГИПТЯНЕ ВОЗДВИГАЛИ ГРАНДИОЗНЫЕ ПАМЯТНИКИ СМЕРТИ. «ЗДЕСЬ
ПОКОИТСЯ РАМЗЕС II. ОН БЫЛ ПАСЛУШНЫЙ».
Луис хмыкнул, даже хохотнул — непроизвольно и неуместно.
Джад взглянул на него без малейшего удивления.
— Принимайтесь за дело. А я пока покурю. Помогать нельзя, вы
должны все сами. Всяк своего должен хоронить. Так повелось.
— Джад, к чему все это? Зачем вы меня сюда привели?
— Вы спасли Норме жизнь, — ответил старик, и хотя слова
прозвучали искренне и Луис, без сомнения, поверил, вдруг у него мелькнула
недобрая мысль: старик лукавит, может, даже без умысла, а по наущению, не
забыть злобный огонек, мелькнувший в его глазах.
Но сейчас все это маловажно. Куда больше, чем мысли,
докучает ветер, он накатывал волнами, трепал волосы.
Джад уселся на землю, прислонившись к дереву, сложил ладони
лодочкой, чиркнул спичкой, закурил.
— Может, сперва отдохнете?
— Нет, нет, я не устал. — У Луиса нашлись бы и еще вопросы к
старику, но так ли они важны? С одной стороны — да, с другой — нет, впрочем,
хватит пока вопросов. Одно, пожалуй, выяснить необходимо.
— А удастся ли мне здесь ямку вырыть? Голый камень кругом. —
И Луис показал на край площадки, рядом со ступенями.
— Верно, верно, — неспешно кивнул Джад. — Землицы здесь — с
гулькин нос. Но раз трава растет, значит, и могилку удастся вырыть. И потом,
здесь испокон веков хоронят. Попотеть, правда, придется.
Прав старик — попотеть пришлось. Очень скоро Луис убедился,
что без кирки не обойтись. Так и работал: то киркой, разрыхляя твердый грунт,
то лопатой. Руки быстро устали. Стало жарко. Ему очень хотелось как можно лучше
справиться с делом. Начал тихонько напевать, как иной раз, накладывая швы
пациенту. Нередко кирка попадала на камень, высекая искры, и по деревянной
рукояти словно прокатывалась дрожь. На ладонях быстро появились мозоли.
Внимания на них Луис не обращал, хотя, как всякий врач, очень ревностно
относился к рукам. А вокруг все тянул и тянул заунывную песню ветер, все вилял
и вилял меж деревьев.
Вдруг — резким диссонансом — позади камень стукнул о камень.
Луис обернулся и увидел Джада — тот вытаскивал крупные камни и сваливал в кучу.
— Пирамидку поставите, — пояснил он, поймав взгляд Луиса.
— Ну-ну, — хмыкнул тот и вернулся к работе.
Он вырыл могилу с полметра в глубину и в ширину и с метр в
длину — просторную, как «кадиллак». Дальше кирка то и дело высекала искры,
натыкаясь на камень.
Джад придирчиво оглядел ямку.
— От такой могилы и я б не отказался, — усмехнулся он. —
Впрочем, лишь бы вам понравилась.
— Может, хоть сейчас объясните, что к чему?
— Индейцы верили, что этот холм обладает чудодейственной
силой. Как и весь лес окрест. И стали хоронить тут умерших, вдали от людей и
суеты. Другие-то племена в этот лес и носа не совали — привидений боялись. А за
ними и белые, пушниной промышлявшие, тоже стали лес стороной обходить.
Наверное, увидели бегущие огоньки в песках, вот и решили, что привидения.
Джад улыбнулся, а Луису подумалось: А В МЫСЛЯХ У ТЕБЯ СОВСЕМ
ДРУГОЕ.
— Потом уж и микмаки сюда дорогу забыли. Кто-то из них, по
слухам, увидел здесь Вендиго, злого духа. Ну и решили, что земля эта проклята.
Как горевали, как убивались! Я-то по рассказам знаю, еще мальцом слыхивал. Мне
Стенли Бушар рассказывал, а он соврет — недорого возьмет, так что не поручусь,
правда ли это.
Луис знал лишь, что Вендиго — злой дух северных народов. На
всякий случай спросил:
— А вы тоже считаете, что земля эта проклята?
Джад снова улыбнулся, во всяком случае, обозначил улыбку, и
тихо сказал:
— Я считаю, что место тут опасное. Но не для кошек, собак
или хомяков. Чего остановились, Луис? Продолжайте.