И оказался прав. Сердитый, взахлеб, рев понемногу стих,
сменился всхлипами и тяжкими вздохами. Потом наступила тишина. Луис поднялся на
второй этаж проведать дочь и увидел, что она заснула прямо на полу, прижав к
груди кошачью подстилку, до которой Чер вряд ли бы снизошел.
Луис осторожно разжал девочке руки, положил на место кошачью
постель, пригладил прядки волос, упавшие на влажный еще лоб, поцеловал. Потом,
видно, придумав что-то, прошел в рабочую комнату Рейчел и большими печатными
буквами вывел на листе бумаги: ЗАВТРА Я ВЕРНУСЬ! НЕ СКУЧАЙ! ЧЕР. Приколол
записку к кошачьей лежанке, заглянул в спальню в поисках жены. Рейчел уже ждала
его. Несколько времени они провели в ласках, так и уснули, обнявшись.
Чер вернулся домой в пятницу — в конце первой рабочей недели
Луиса. Элли не отходила от него. Почти на все карманные деньги накупила ему
кошачьих яств, Гейджа и близко к коту не подпускала, даже шлепнула один раз.
Брат только расплакался: одно дело, когда в воспитательных целях отшлепает мама
или папа, другое — когда поднимает руку его божество, родная, ненаглядная
сестра.
Луису же больно было смотреть на кота. Конечно, он все так
же любим, хотя перемены в нем разительные. Куда девался его задор, куда
девалась нахальная походка? Теперь Чер ходил медленно и осторожно, словно
оправляясь после тяжелой болезни. Он позволил Элли покормить себя с рук.
Выходить из дома его больше не тянуло, даже во двор, к гаражу. Кот переменился.
Может, это и к лучшему.
Рейчел с Элли, похоже, ничего не заметили.
20
Промелькнуло бабье лето. Деревья ненадолго вспыхнули бронзой
и потускнели. В середине октября зарядили холодные дожди и листва облетела.
Элли всякий раз возвращалась из школы с новой страшной маской или игрушкой,
которые мастерили в школе к Ведьмину дню. Младшего брата она развлекала
пересказом «Всадника без головы». Малыш что-то лопотал, Рейчел смеялась. Всем
было хорошо в ту осеннюю пору.
Работа у Луиса шла как по маслу, он уже привычно и с
удовольствием исполнял все обязанности: принимал занемогших; посещал заседания
межуниверситетского совета; писал обязательные заметки в университетскую
газету; напоминал, что лечение венерических болезней анонимно; предупреждал,
что близится эпидемия гриппа — вирус группы А — и какие меры следует принять;
обсуждал вопрос медицинского страхования. В середине октября ездил на
конференцию в Новую Англию, выступил с докладом о частных случаях студенческого
травматизма. Упомянул он и Виктора Паскоу под вымышленным именем. Доклад имел
успех. Луис начал предварительно составлять смету лазаретных расходов на
будущий год.
В привычку вошел и вечерний досуг: поужинать, повозиться с
детишками, посидеть с Джадом Крандалом на веранде, потягивая пиво. Иногда и
Рейчел присоединялась к нему (когда Мисси соглашалась посидеть часок с детьми),
изредка — Норма. Но чаще мужчины коротали вечер вдвоем. С Джадом легко, просто
и приятно. Он рассказывал об истории Ладлоу, заглядывая в прошлое, будто сам
пережил те времена. Ни разу разговор не скатывался к пустой болтовне. И Луису
не бывало скучно со стариком, а вот Рейчел, как он подметил, частенько украдкой
позевывала.
К девяти вечера он пересекал шоссе и возвращался домой, где
ждали (почти такие же привычные) ласки жены. Так часто и с таким удовольствием
они предавались любви разве что в медовый месяц. Рейчел уверяла, что все дело в
чистой воде из артезианского колодца. Луис склонялся к тому, что причиной всему
— чистый воздух.
Трагическая смерть Виктора Паскоу в первый же день учебного
года стала забываться как студентами так и самим Луисом. Помнили о ней (и,
конечно, горевали) только его близкие. С отцом покойного Луис разговаривал по
телефону: тот сдерживал слезы, голос, слава Богу, был не особенно выразителен.
Он хотел убедиться, все ли сделал Луис, чтобы спасти его сына. Луис заверил
его, что персонал сделал все возможное. Он не стал говорить, как сначала все оцепенели
от ужаса, увидев кровавое расползающееся пятно на ковре и то, что Виктор уже
был почти мертв. Не стал он говорить, что сам он никогда этой смерти не
забудет. А те, для кого Паскоу — лишь жертва несчастного случая, конечно,
забыли о нем.
Помнил Луис и сон, и лунатическую прогулку. Но сейчас все
виделось так, словно произошло с кем-то другим или мелькнуло на телеэкране.
Точно так же вспоминалась ему встреча с проституткой шесть лет назад в Чикаго.
Что-то маловажное, побочное, ушедшее, оставившее лишь эхо.
А о том, что Паскоу сказал или хотел сказать, он и вовсе не
вспоминал.
На Ведьмину ночь ударил мороз. Забавы начались с дома
Крандалов. Элли довольно ухала и охала, скача на метле по кухне. И Норма отдала
ей должное:
— Джад, я такой симпатяги-ведьмы в жизни не видела!
Джад кивнул, раскурил сигарету.
— А где Гейдж? Я думал, он тоже ряженым будет.
И верно, сначала хотели взять с собой и Гейджа. Особенно
Рейчел. Она с Мисси Дандридж придумала костюм жука, усами должны были служить
изогнутые проволочные вешалки, обернутые черной бумагой. Но у малыша вдруг
открылся бронхит, и, послушав его легкие, Луис запретил всякие вылазки. Тем
более что на улице похолодало. Рейчел хотя и огорчилась, но поддержала мужа.
Элли пообещала поделиться с братом сладостями, но уж очень
картинно она сочувствовала малышу. Наверное, рада в душе, подумал Луис, что
избавилась от «конкурента» и все внимание достанется ей одной.
— Бедный Гейдж! — скорбно вздыхала она, будто брат лежал на
смертном одре.
А «бедный Гейдж», и не подозревая о том, чего лишился,
преспокойно сидел на диване и смотрел мультфильм. Рядом с ним дремал Чер. На
соболезнование сестры Гейдж отозвался лишь одним восклицанием: «Элли-яга!», и
снова вперился в телевизор.
— Бедный Гейдж! — повторила она и, поднатужившись,
изобразила еще один печальный вздох. Луису вспомнились крокодиловы слезы, и он
улыбнулся. Элли потянула его за руку: — Ну, пойдем, пап! Ну, пошли!
— У Гейджа с горлом неважно, — объяснил Луис Джаду.
— Вот досада! — покачала головой Норма. — Ну, ничего, зато
на будущий год больше радости будет. Ну-ка, Элли, открывай свой мешок… держи!
Старуха взяла из блюда на столе яблоко и маленькую
шоколадку, но не удержала. Узловатые пальцы совсем не гнулись, Луису рука
показалась похожей на клешню. Он подобрал покатившееся по полу яблоко, Джад —
шоколадку и бросил Элли в мешок.
— Дай-ка, милая, я тебе другое яблоко выберу, — предложила
Норма. — То теперь с мякушкой, нехорошее.
— Очень даже хорошее, — возразил Луис и потянулся к
дочкиному мешку, но она отступила на шаг и закрыла мешок.
— Не хочу с мякушкой! — И изумленно-негодующе воззрилась на
отца. — Там, где мякушка, будет гнить!