— Два. Сделай мне глазунью, — проговорил он, вряд ли понимая
смысл своих слов.
— Вот умница. — И, удовлетворившись ответом, она вернулась
на кухню.
Он с облегчением опустил веки, но сразу же во тьме увиделись
отливающие серебром глаза Паскоу. Веки тут же взлетели вверх: надо действовать,
хватит думать и гадать! Он сорвал с постели простыни. Осмотрел одеяло —
кажется, чистое. Скатал простыни, вынес в коридор, швырнул в бельевую корзину.
Чуть не бегом бросился в ванную, включил душ, едва не
обжегся, пустив лишь горячую воду. Но боли не почувствовал. Наскоро смыл с ног
грязь.
И сразу почувствовал себя лучше, увереннее. Наверное, то же
испытывают убийцы, уничтожив все улики, подумал он, вытираясь, и засмеялся. Так
и стоял: тер себя полотенцем и смеялся в голос. И остановиться никак не мог.
— Эй там, наверху? Над чем смеемся? — крикнула Рейчел.
— Так, вспомнилось кое-что, — смеясь, ответил Луис, хотя
внутри все сжималось от страха. А смех, казалось, сам по себе исходил из
живота, напрягшегося, как камень, как каменная стена. Как здорово он придумал:
сунул простыни в бельевую корзину! Раз в пять дней приходила Мисси Дандридж,
прибрать, почистить пылесосом пол и… постирать! Рейчел так и не увидит этих
простыней, а когда увидит, они будут уже чистехоньки… на кровати. А вдруг Мисси
скажет Рейчел что-нибудь? Вряд ли. Скорее, со своим мужем поделится: дескать,
эти Криды устраивают странные сексуальные игры, вроде грязью себя обмазывают и
на еловых иголках лежат.
И при этой мысли Луис засмеялся взахлеб.
Он перестал смеяться, когда уже оделся. На душе полегчало.
От чего — он и сам не знал. В спальне прибрал, не хватает только простыней на
постели. Преступник избавился от яда. Наверное, больше подошло бы слово
«улика», но его прихотливое воображение подсунуло «яд».
Свой приступ смеха он объяснил так: ОЧЕВИДНО, ЛЮДИ ВСЕГДА
ТАК РЕАГИРУЮТ НА НЕОБЪЯСНИМЫЕ ЯВЛЕНИЯ. НА ВСЕ ТО, ЧТО НЕ РАСКЛАДЫВАЕТСЯ ПО
ПОЛОЧКАМ ПРИЧИН И СЛЕДСТВИЙ, КОТОРЫЕ ПРАВЯТ ВСЕМ ЗАПАДНЫМ МИРОМ. Наверное, так
люди встречают «летающие тарелки», бесшумно зависшие над их полем одним
прекрасным утром, отбрасывающие тень, хоть и небольшую, но явную; так относятся
к невиданному «дождю» из лягушек; так поступают, когда ночью из-под кровати
вылезает рука и гладит по ноге. Либо разражаются смехом, либо воплем, но…
поскольку мы не можем допустить саморазрушения, то мы удаляем воспоминания, как
удаляют камень из почек.
Гейдж сидел за столом на своем высоком стульчике и уплетал
детскую овсянку — «шоколадных мишек». Крошечные коричневые медвежата украшали и
стол, и подстилку под стульчиком. Наверное, он и мыться пойдет с пригоршней
«мишек».
Рейчел вышла с кухни, принесла яичницу и чашку кофе.
— Так над чем ты хохотал? Как полоумный! Я уж испугалась.
Что ей рассказать? — ломал голову Луис. На память пришел
анекдот, слышанный неделю назад на придорожном базарчике, что-то про
еврея-портного, купившего говорящего попугая. Но оказалось, что тот говорит
только одну фразу: «Ариэль Шарон — онанист».
Рейчел рассмеялась, а за компанию — и Гейдж.
ПРЕКРАСНО. НАШ ГЕРОЙ ВСЕ ПРЕДУСМОТРЕЛ, УНИЧТОЖИЛ УЛИКИ:
ПРОСТЫНИ И ИДИОТСКИЙ СМЕХ В ВАННОЙ. И ТЕПЕРЬ НАШ ГЕРОЙ ПОЛИСТАЕТ УТРЕННЮЮ
ГАЗЕТУ, НЕБРЕЖНО ПРОСМОТРИТ — И ВОТ УТРО ОКАЖЕТСЯ СОВСЕМ-СОВСЕМ ОБЫЧНЫМ.
И Луис раскрыл газету.
ТАК И ТОЛЬКО ТАК НУЖНО ПОСТУПАТЬ: УДАЛЯТЬ ИЗ ПАМЯТИ ВСЕ
НЕПРИЯТНОЕ, КАК ПОЧЕЧНЫЙ КАМЕНЬ!.. РАЗВЕ ЧТО ЧЕРЕЗ МНОГО ЛЕТ, СИДЯ С ДРУЗЬЯМИ У
КОСТРА, СЛУШАЯ, КАК ЗАВЫВАЕТ ВЕТЕР, ПОДДЕРЖИТ ЛЕГКУЮ БЕСЕДУ О НЕОБЪЯСНИМОМ И
ТАИНСТВЕННОМ…
Он доел яичницу. Поцеловал Рейчел и Гейджа. Выходя, бросил
взгляд на белый квадратный ящик с принадлежностями для стирки — он стоял как
раз под бельевой корзиной на втором этаже. Все в порядке. Да, сколько ж ударов
снес он только за одно утро! Но денек сегодня на славу, лето и не собирается
уходить, и все образуется. Выводя из гаража машину, он невольно оглянулся на
тропу, но и она не внушала опасений. Все в порядке. Дурные воспоминания — вон!
И все действительно шло как по маслу, но вдруг, когда позади
осталось миль десять, его начала бить крупная дрожь, пришлось даже съехать с
шоссе. Он поставил машину на полупустой стоянке подле китайского ресторана
недалеко от медицинского центра… Туда привезут тело Паскоу. В медицинский
центр, а не в ресторан, разумеется. Виктору Паскоу больше не полакомиться
изысками китайской кухни.
Как же его трясет, все тело ходуном ходит, с собой не
совладать. Он чувствовал беспомощность, и ужас охватывал его, нет, не ужас
перед сверхъестественным (сейчас день, ярко светит солнце, чего бояться?), он
боялся сойти с ума. Будто кто-то вворачивал в голову бесконечно длинную
проволочную спираль.
— Хватит! — прошептал он. — Хватит! Ну, пожалуйста!
Он нашарил кнопку радио: пела Джоан Баэс, пела о пепле и
алмазе. Чистый ровный голос успокаивал. Луис собрался с силами — можно
двигаться дальше.
Приехав на работу, он поздоровался с Чарлтон и забежал в
туалет: надо взглянуть на себя в зеркало, небось страшно на люди показаться. Да
нет, вроде ничего. Чуть ввалились глаза, но даже Рейчел не заметила. Он
ополоснул лицо холодной водой, насухо вытер, причесался и пошел к себе в
кабинет.
Там, просматривая личные дела студентов, сидели за чашкой
кофе Стив Мастертон и доктор-индиец Шурендра Харду.
— Доброе утро, Лу.
— Доброе.
— Да уж добрее, чем вчерашнее, — вставил Харду.
— Что верно, то верно. Вы вчера такое пропустили!
— Да у Шурендры своих хлопот полон рот, — усмехнулся
Мастертон. — Расскажи, Шурендра.
Харду протер очки, улыбнулся.
— В час ночи приводят ко мне двое парней свою подружку, —
начал он. — Пьяная в стельку, но довольная, как-никак с родным университетом
после лета встретилась, сами понимаете. И так сильно бедро поранила, что швы
нужно накладывать. Я ей об этом сказал. «Валяй, — говорит, — накладывай». Ну, я
и давай над ней колдовать. — Харду показал, как склонялся он над потерпевшей,
как вновь поднимался — ни дать ни взять молящийся мусульманин. — Зашиваю я это,
значит, потихоньку, и тут она мне как блеванет на макушку!
Мастертон расхохотался. Не удержался и Луис, Харду лишь
спокойно улыбнулся, будто подобное случалось с ним тысячи раз в тысячах жизней.
— Шурендра, вы на дежурство давно заступили? — отсмеявшись,
спросил Луис.
— В полночь, — ответил Харду. — Сейчас ухожу. Задержался
чуток, чтобы с вами поздороваться.