Луис вновь попытался закричать. Не вышло.
— Я пришел как друг, — продолжал Паскоу.
Впрочем, не ослышался ли Луис? Впрямь ли парень сказал «как
друг»? Ведь говорил он будто на чужом языке, и Луис понимал его чудом, столь
нередким во снах. И слово «друг» могло оказаться лишь домыслом измученного
воображения, а Паскоу сказал нечто похожее, но другое.
— Доктор, близок твой конец и конец тех, кого ты любишь. —
Паскоу стоял совсем рядом, Луис чуял запах смерти, исходивший от него.
Паскоу протянул к нему руку…
А кости клацают, скрипят, стучат, — от этого можно сойти с
ума.
Луис отшатнулся от протянутой руки, падая, схватился за
какой-то кол, повалил наземь.
Паскоу нагнулся, лицо его, казалось, заполонило все небо.
— Запомни, доктор!
Луис открыл рот, пытаясь закричать, но перед глазами все
закрутилось… Даже теряя сознание, он слышал хруст и клацанье в груде
шевелящихся костей на залитом лунным светом ночном кладбище.
17
Нормальный человек засыпает за семь минут, а просыпается,
если верить учебнику физиологии, за пятнадцать-двадцать. Сон — как озеро, куда
легче нырнуть, чем вынырнуть. Просыпается человек постепенно, переходя от
глубокого сна к легкому или, как его еще называют, «быстрому». Спящий в
состоянии слышать, даже отвечать на вопросы, не сознавая этого. А проснувшись,
забывает, а если и помнит кое-что, так приписывает сновидению.
…Стук и клацанье преследовали Луиса, становясь все громче, к
ним добавилось лязганье, будто били железным по железу. Удар! Кто-то вскрикнул.
Опять лязгнуло… Что-то покатилось? Да, конечно, с готовностью подхватил эту
мысль выныривающий из сна мозг. Пусть катятся к черту все эти кости!
До него донесся голос дочки:
— Держи, Гейдж! Лови скорее!
За этим — довольное гуканье малыша. Луис открыл глаза и
увидел потолок спальни.
Он лежал не шевелясь, упиваясь тем, что видел и слышал
вокруг, — благослов??нной явью. Все кончилось, он дома!
Значит, приснилось! Пусть страшное и правдоподобное — но
приснилось. И теперь захоронено далеко в подсознании.
Опять что-то лязгнуло. Так это же наверху дети катают
машинки Гейджа.
— Лови, Гейдж!
— Лови! — выкрикнул малыш легкое слово. — Лови, лови, лови!
Вот затопали маленькие босые ножки. Послышался смех.
Луис повернул голову — неубранная кровать Рейчел пустовала.
Солнце уже высоко. Взглянул на часы — почти восемь! Рейчел не разбудила его
вовремя. Может, нарочно?
Раньше он бы рассердился, но сегодня… Глубоко с наслаждением
вздохнул. До чего ж хорошо лежать дома в постели, глядеть на солнечный квадрат
на полу, каждой клеточкой своего существа смакуя явь. В лучах солнца кружились
пылинки.
Рейчел крикнула снизу:
— Элли, бегом завтракать, сейчас автобус придет!
— Иду! — И быстро-быстро затопали ножонки по полу. — Держи
машинку, Гейдж! Мне в школу пора!
Гейдж возмущенно заорал. Всех слов не разобрать (да Гейджу
их и не выговорить), очевидно одно: Элли должна остаться и поиграть с ним еще.
А ее образование отложится на денек.
Снова заговорила Рейчел:
— Эл, будешь спускаться, загляни к папе, растолкай соню.
Элли вбежала в спальню. Красное платьице, волосы собраны в
хвостик.
— А я и не сплю, доченька. Беги-ка скорее вниз, а то
опоздаешь.
— Хорошо, папа. — Чмокнула в щетинистую щеку и унеслась.
Сон отпустил, уходил из памяти. И слава Богу!
— Гейдж! — позвал Луис. — Поди-ка, поцелуй папу!
Но Гейдж и ухом не повел. Он нетвердо шагал следом за
сестрой и кричал что было мочи:
— Лови! Лови! Лови!
Вот он промелькнул мимо двери в спальню, маленький крепыш в
одних лишь ползунках.
Зато внизу откликнулась Рейчел:
— Проснулся, Луис?
— Проснулся! — И сел в кровати.
— Я же сказала, что он уже не спит! — на ходу бросила Элли.
— Я ушла! До свидания!
Хлопнула входная дверь, и Гейдж снова возмущенно завопил.
— Тебе одно яйцо или два? — крикнула Рейчел.
Луис откинул простыню с одеялом, опустил ноги на кусачий
коврик, хотел было крикнуть, что яиц не надо, хватит овсянки, но слова застряли
в горле.
Ноги у него были в грязи, к ступням прилипла хвоя.
Сердце заметалось в груди, точно сошедший с ума заводной
чертик, вдруг забывший, как ему выскакивать из коробки. Вытаращив глаза, не
чувствуя, что крепко прикусил язык, он, приподняв одеяло, взглянул на пол — там
тоже полно хвои. А на простынях остались грязные пятна.
— Ну, так как, Луис? — снова крикнула снизу Рейчел.
Даже к коленям прилипли редкие еловые иголки. Резко
повернувшись, он взглянул на правое плечо. Через весь бицепс тянулась свежая
царапина. Точно, ведь он задел острую ветку… во сне.
НЕ УДЕРЖУСЬ — ЗАКРИЧУ!
И немудрено. В груди холодной пулей засел страх. Все поплыло
перед глазами. Нет, явь — это не солнце за окном, не крики детей; явь — это
хвоя, грязь, свежая царапина на плече.
ЗАКРИЧУ, СВИХНУСЬ СОВСЕМ, ТОГДА И БОЯТЬСЯ НЕЧЕГО!
— Луис! — Рейчел уже поднималась по лестнице. — Ты что,
опять заснул, что ли?
В эти две или три секунды ум его заработал четко, как и в те
страшные минуты, когда в лазарет принесли умирающего Паскоу. Тогда Луис сумел
взять себя в руки, победил отвращение и панику. Сейчас главное — чтобы жена не
застала его в таком виде: грязные ноги, налипшая хвоя, испачканная простыня.
— Да не сплю я! — бодро отозвался он. Только сейчас
почувствовал он привкус крови — так сильно прикусил язык. Мысль напряженно
работала, но откуда-то изнутри поднялся вдруг вопрос, совсем не связанный с
сиюминутной необходимостью: а может, он всю жизнь прожил в двух шагах от мира
абсурдных, безумных видений? А может, они всегда и везде рядом? И не только у
него, но у всех?
— Так, два яйца или одно? — Жена остановилась на середине
лестницы. Слава Богу!