Голова разбита, открытая рана зияет у левого уха. На лице
полосами запеклась кровь — точно боевая раскраска индейца. Сломанная ключица
торчала, белея в лунном свете. Паскоу улыбался.
— Пошли, доктор, — позвал он. — Путь неблизкий.
Луис оглянулся. Жена, свернувшись клубочком под желтым
пледом, крепко спала. Он снова посмотрел на Паскоу: ведь ты же умер, а вроде
живой. Но настоящего страха Луис не испытывал. И сразу же понял, почему.
ВЕДЬ ЭТО ЖЕ СОН, с облегчением подумал он, потому и испуг
ненастоящий. ВЕДЬ МЕРТВЫЕ НЕ ВОЗВРАЩАЮТСЯ, ЭТО ФИЗИОЛОГИЧЕСКИ НЕВОЗМОЖНО. ЭТОТ
ПАРЕНЬ СЕЙЧАС В МОРГЕ, УЖЕ РАЗДЕЛАННЫЙ ПАТОЛОГОАНАТОМОМ И ЗАШИТЫЙ. И МОЗГ У
НЕГО ВЫНУТ, А В ЧЕРЕП БУМАГА НАПИХАНА, ЧТОБ ВЛАГУ ВПИТЫВАТЬ, КУДА ПРОЩЕ, ЧЕМ
ОБРАТНО МОЗГ ВСОВЫВАТЬ.
Дядюшка Карл, отец несчастной Рути, рассказал ему все, что
делают в морге, и Рейчел немало порассказала — это с ее-то страхом перед
смертью!
Так что здесь сейчас Паскоу никак не мог оказаться. Он — в
холодильной камере, и на ноге — бирка с номером. И УЖ, КОНЕЧНО, КРАСНЫХ ШОРТ НА
НЕМ НЕТ.
Но что-то заставило его подняться. Паскоу смотрел на него,
не мигая. Луис отбросил простыню, опустил ноги на пол, коврик щекотал — его еще
к свадьбе подарила бабушка Рейчел. Какой-то уж очень достоверный сон. Паскоу
повернулся и вышел, Луис последовал за ним. Что-то безудержно влекло его,
только не хотелось — пусть и во сне — прикасаться к ходячему покойнику.
И тем не менее он пошел за ним. Пошел! В лунном свете шорты
Паскоу отливали атласом. Миновав гостиную, столовую, кухню, Луис пошел за
Паскоу к двери, ожидая, что тот, отодвинув засов, откроет ее и выйдет в гараж,
где стояли обе машины. Но Паскоу и не думал открывать дверь. Он просто прошел
сквозь… Луис проводил его изумленным взглядом. ВОТ ОНО ЧТО! ВОТ КАК ЭТО
ДЕЛАЕТСЯ! НЕВЕРОЯТНО! КАЖДОМУ ПО СИЛАМ!
Попробовал — и, к удивлению, наткнулся на неподатливую
деревянную панель. Да, видно, и во сне он оставался человеком трезвомыслящим.
Луис отодвинул засов, вошел в гараж. Паскоу там не было. Может, привидение
просто исчезло? Во сне такое нередко случается. Как меняется во сне и
окружение: то стоишь нагишом в бассейне, изнывая от сильной эрекции,
договариваясь, скажем, с Роджером о том, чтобы поменяться на время женами; то в
мгновение ока оказываешься на Гавайях, карабкаешься по склону вулкана. Может,
он потерял Паскоу, и сейчас начнется вторая серия.
Луис вышел из гаража и увидел своего поводыря — тот стоял на
освещенной луной лужайке, там, где начиналась тропа.
Мерзким туманом наполз страх, окутал все тело, проник
внутрь. Нет, дальше не пойду, хватит, решил Луис.
Паскоу обернулся через плечо, в лунном свете глаза его
блеснули серебром. И Луис почувствовал, как в животе ворохнулся ужас. Нет, не
устоять. Отвратительны торчащая ключица, запекшаяся кровь. Но перед этими
глазами не устоять. Наверное, это сон про гипноз, о подавлении воли… о том, что
нельзя ничего изменить, например, вернуть Паскоу к жизни. Можно учиться
двадцать лет и все ж оказаться бессильным помочь, если, скажем, принесут парня
с дыркой в голове. С таким же успехом можно обратиться к водопроводчику, синоптику
или сказочному герою.
Мысли эти промелькнули, осталось лишь упрямое стремление
вперед, на тропу. Он покорно пошел за красными, с отливом, шортами. Под луной
они казались кровавыми.
Нет, плохой сон ему снится, ужасный сон. Все как в жизни.
Щекотал ли холодный ковер, не пускала ли стена в гараже (хотя в каждом
уважающем себя сне принято ходить сквозь стены). Сейчас он ощутил холодную росу
на ступнях, дуновение ветерка — ведь Луис вышел в одних трусах. Вступив в лес,
он почувствовал колкую хвою под ногами… К чему такой махровый реализм во сне!
НЕ БЕДА. Я ДОМА. В ПОСТЕЛИ. ЭТО СОН, ПУСТЬ СТРАШНЫЙ, ПУСТЬ
ЯРКИЙ. УТРОМ Я ТОЛЬКО ПОСМЕЮСЬ НАД НИМ, ВСЯ ЕГО НЕСУРАЗИЦА ВЫЯВИТСЯ.
Он поморщился, оцарапавшись о ветвь. Вперед. Виден лишь
силуэт Паскоу. Ужас, напитавший Луиса, вдруг сгустился, затвердел, точно гипс
под рукой ваятеля, и Луис на мгновение прозрел. Я ИДУ ЗА МЕРТВЕЦОМ. ОН ВЕДЕТ
МЕНЯ НА КОШАЧЬЕ КЛАДБИЩЕ. И НИКАКОЙ ЭТО НЕ СОН. ВСЕ НА САМОМ ДЕЛЕ! ГОСПОДИ,
ПОМОГИ!
Они перевалили первый лесистый холм. Тропа виляла меж
деревьями и уводила в кусты. Начинались топкие места.
А сапог-то нет. Луис месил жидкую грязь, оступался, хватался
за кусты, с неохотой отпуская спасательные ветви, под ногами чавкало, из-под
пальцев ног выстреливали фонтанчики грязи.
Тщетно пытался Луис уверить себя, что это сон.
Вот и поляна. Луна выглянула из-за темных, косматых облаков,
затопив кладбище мертвенным светом. Явно выступали столбики, колья с
табличками, щербатые плиты сланца, жестяные квадраты — наверное, их вырезал
кто-то из старших. Они отбрасывали черные, четкие тени.
Паскоу остановился подле таблички КОТ ДЫМОК. ОН БЫЛ ОЧЕНЬ
ПАСЛУШНЫЙ, повернулся к Луису. Ужас, невыразимый ужас наполнил душу Луиса,
казалось, еще немного, и он лопнет, разорвется на куски от невыносимого и
безжалостного давления изнутри. Паскоу улыбался. Окровавленные губы, мертвый
оскал. Луна выбелила загорелое лицо парня — оно казалось посмертной маской. А
мертвому телу недоставало савана.
Паскоу поднял руку и указал. Луис взглянул и обмер. Сцепил
пальцы в кулак, прижал ко рту. Глаза выпучились, он застонал от страха, по
щекам непроизвольно покатились холодные слезы — видно, ужас и отчаяние достигли
предела.
Куча валежника, от которой Джад Крандал с тревогой отогнал
Элли, превратилась в огромную груду костей. Они шевелились! Луис слышал, как
клацают мертвые челюсти, хрустят и пощелкивают, постукивают одна о другую
берцовые, тазобедренные, плечевые кости. Он увидел оскаленные черепа людей и
зверей. Шевелились мертвые белые костяшки пальцев…
И вся огромная куча будто медленно ползла навстречу.
Паскоу стал приближаться. Все отчетливее видно его суровое,
окровавленное лицо. Луис чувствовал, что сознание вот-вот покинет его.
Неотступно крутилась мысль: ЗАКРИЧИ И ПРОСНЕШЬСЯ! НЕ БЕДА, ЕСЛИ РАЗБУДИШЬ ЖЕНУ,
ДЕТЕЙ, СОСЕДЕЙ, ВСЮ ОКРУГУ. КРИЧИ И ПРОСНЕШЬСЯ! КРИЧИ И ПРОСНЕШЬСЯ…
Но он потерял голос. Изо рта вырывался лишь легкий парок с
присвистом, будто у малыша, который учится свистеть.
Паскоу подошел и заговорил:
— Этот ход запретный, — и взглянул на Луиса, павшего на
колени. Нет, не сочувствие, как поначалу подумалось ему, читалось во взгляде
мертвеца. А лишь безграничное пугающее терпение. — Не переступай этот барьер,
доктор, как бы тебе ни было нужно. Его нельзя трогать. Запомни: здесь сокрыты
силы куда более могущественные, чем ты способен представить. Силы эти здесь
испокон веков. И они ждут своего часа. Запомни!