— Мне пора…
В дверях он обернулся, чтобы послать ей воздушный поцелуй.
— И еще один для нашего ребенка, — добавил он, снова оторвав пальцы от губ и взмахнув рукой в глубь плохо освещенной комнаты.
Джонни отчего-то мешкал. Его рука в перчатке застыла на дверной щеколде, словно он хотел сказать что-то еще. Однако он не произнес ни слова, а только улыбнулся, распахнул дверь и шагнул в темноту.
После его ухода Элизабет начала ходить из угла в угол, размышляя, не следует ли ей поспешить вслед за ним. Ее изводила неопределенность еще одной ночи ожидания. Она просто не знала, сможет ли остаться здесь одна наедине со своими страхами. Подойдя к окну, молодая женщина протерла запотевшее стекло, но не увидела за ним ничего, кроме сплошной тьмы. Ночь выдалась безлунной, днем со стороны моря ветер пригнал густые облака, а вместе с ними ветер и дождь. От прикосновения к холодному и влажному стеклу ее передернуло. Теперь Элизабет не ставила под сомнение мудрость решения Джонни. Она была даже рада, что не пошла вместе с ним. На улице с минуты на минуту мог начаться настоящий снегопад. Несколько крупных снежинок уже ударились в окно, словно предупреждая о грядущей метели.
Подойдя к камину, Элизабет села на грубый стул и, сцепив на коленях пальцы, начала нервно притопывать ногой. Однако вскоре ей это надоело, и она снова метнулась к окну, как если бы могла различить что-то в кромешной тьме. Словно одного ее желания было достаточно для того, чтобы Джонни вернулся. Она попыталась было читать, но при тусклом свете чадящих свечей почти ничего не смогла разобрать, и книга полетела в сторону. Так начинался этот вечер — с беготни от стула к окну и обратно. От беспрестанной ходьбы у нее уже болели ноги и спина; ребенок в животе, реагируя на ее беспокойство, заворочался.
И тут неожиданно раздался стук в дверь. Она замерла на месте.
В это время к ней никто не мог прийти. Для визитов было слишком поздно, а Джонни не стал бы стучать. Эти мысли лихорадочно завертелись у нее в голове, и от страха мурашки пробежали по спине. Верно, Джонни окликнул бы ее из-за двери, чтобы жена сразу знала, что это вернулся он. Чувствуя тошноту и головокружение, Элизабет молча стояла как вкопанная, по-детски всей душой желая, чтобы этот стук оказался ошибкой. Ведь мог же обознаться дверью кто-нибудь из постояльцев. Хотя, впрочем, в такой сельской гостинице, где всего-то три каморки, заблудиться крайне сложно.
Стоя в самом центре комнаты, она напряженно прислушивалась. Прошла секунда, потом еще несколько. Все было тихо. Страх начал постепенно отпускать ее.
Однако в следующий момент безмолвие нарушило кла-цанье металла. Что-то тяжелое с силой грохнуло в дверь, и щеколда заколебалась, готовая вот-вот сорваться. Вопль ужаса застрял у нее в горле. Она не закричала, повинуясь инстинкту самосохранения. Элизабет молнией бросилась к кровати, на которой ранее оставила свою пелерину. Вполне возможно, что ночные пришельцы не знают, что она находится внутри, и, если дверь окажется достаточно крепкой, у нее еще есть время, чтобы вылезти в окно. Быстро оглядев почерневшую деревянную раму, она сосредоточилась на защелке и петлях.
«Хотя бы несколько минут», — возносила она молчаливую мольбу.
Не заботясь больше о скрытности, мужчины в коридоре подали голос, разразившись проклятиями в адрес старой толстой двери, которая вдобавок еще была окована железом. Элизабет вздрогнула — один из этих голосов показался ей очень знакомым, но в следующий момент он потонул в потоке площадной брани. «Гости» бурно обсуждали возможные способы проникновения внутрь. Потом снова раздались скрежет железа и скрип дерева. А Элизабет в этот момент возилась с оконной рамой. Старый заржавевший запор оказался на редкость неподатливым. Она дергала его изо всех сил, ее сердце бешено колотилось, однако, несмотря на все ее усилия, только ржавчина осыпалась на пол. Элизабет начали душить слезы бессилия, но она дернула защелку еще раз, вложив в это движение всю свою злость и отчаяние. Ржавое железо заскрежетало. Еще один рывок — и старая защелка открылась. Всем своим весом Элизабет навалилась на окно — петли взвизгнули, и замшелые створки неохотно подались вперед на несколько сантиметров. Стиснув зубы, она толкнула створки еще раз… Потом еще и еще, пока окно наконец не открылось достаточно широко, чтобы можно было в него протиснуться. Что само по себе было не таким уж легким делом для беременной женщины.
Теперь, подтаскивая к открытому окну стул, Элизабет молила Бога только о том, чтобы дверь продержалась еще несколько секунд.
Но как раз в тот момент, когда она, неуверенно балансируя, пыталась залезть на стул, дверь, сорванная с одной петли, резко распахнулась и с размаху ударилась в стену. В комнату ввалилась толпа солдат. Некоторые из них держали в руках увесистые железные дубинки, которые, видимо, и использовали в качестве тарана.
Элизабет, уже вскарабкавшаяся на стул, была готова броситься в окно, предпочитая неизвестность перспективе оказаться в руках этих мужланов. Однако крохотное помещение быстро наполнилось незваными гостями, и прежде чем ей удалось протиснуться в оконный проем со своим круглым как шар животом, массой юбок и пелериной в придачу, чья-то грубая рука схватила ее сзади. Она попыталась вырваться, но коренастый солдат дернул ее так, что ока плюхнулась на стул, на котором только что стояла. Обхватив ее под горло согнутой в локте рукой, служивый потянулся вперед и быстро захлопнул окно.
Почувствовав дурноту, Элизабет обессиленно откинулась на спинку стула и, чтобы не потерять сознания, глубоко задышала. Солдаты плотным кольцом обступили ее. Полностью сосредоточившись на попытках преодолеть головокружение, она не заметила, как быстро утихает гомон. Однако наступившее молчание было настолько глубоким, что Элизабет, оглушенная этой внезапной тишиной, удивленно вскинула голову и увидела, как толпа поспешно расступилась надвое.
В развороченном дверном проеме стоял ее отец.
— Где он? — нарушил мертвое молчание его вопрос, заданный ледяным тоном. Взгляд холодных глаз тоже был ледяным.
— Не знаю, — ответила она слабым голосом. Отец расслышал ее лишь потому, что остальные стояли, словно набрав в рот воды. Однако вслед за этим Элизабет почти инстинктивно выпрямила спину, набрала полные легкие воздуху и вызывающе подняла подбородок. — А если бы и знала, то все равно не сказала бы тебе, — произнесла она значительно громче, избавившись от ужаса перед неизвестным. Сейчас, когда перед ее глазами стоял хорошо знакомый противник, былой страх как рукой сняло. — Он уехал три дня назад, — решительно выговорила Элизабет, и ее глаза своей ледяной холодностью стали похожи на отцовские.
— Забавно, — бросил Гарольд Годфри столь же отрывисто. — Хозяин постоялого двора утверждает совершенно иное. — Быстро оглядев десяток лиц, глаза которых были выжидающе устремлены на него, он, повелительно взмахнув рукой, приказал: — Обыщите комнату, а потом дожидайтесь меня снаружи.
— Должно быть, ты заплатил хозяину гостиницы слишком мало, вот он и не говорит тебе всей правды, — издевательски ответила Элизабет, не заботясь о том, что посторонние могут подумать о ее родителе. — Думаю, не стоит пояснять, что я имею в виду. Ты разбираешься в таких вещах как никто другой. — Отец держался на редкость надменно, и она намеревалась платить ему той же монетой.