– Никоим образом, – сказал д’Артаньян, чрезвычайно
обрадованный таким поворотом дела. – Что ж, я вынужден капитулировать
перед лицом натиска, который у меня нет желания отражать…
– Вот и прекрасно, шевалье! – просияла
очаровательная хозяйка. – Я чувствую, мы станем добрыми друзьями…
– Со своей стороны клянусь приложить к этому все
усилия! – браво заверил д’Артаньян.
Увы, совершенного счастья в нашем мире доискаться трудно.
Когда д’Артаньян, приятно взволнованный обретением и удобной квартиры, и
прелестной хозяйки, приканчивал бутылку анжуйского, в гостиной появилось новое
лицо, имевшее, к сожалению, все права тут находиться, поскольку это и был
законный супруг очаровательной Луизы, отставной лейтенант пехоты, человек, как
легко догадаться, лет пятидесяти, невыносимо унылый и желчный на вид субъект,
одетый в черное платье на манер судейских чиновников. Поначалу на его кислой
физиономии все же появился некоторый намек на улыбку – когда он узнал, что
видит перед собой занявшего лучшие апартаменты постояльца. Однако вскоре,
перекинувшись с д’Артаньяном парой фраз, он вновь впал в прежнее состояние
обиженного на весь свет брюзги. Должно быть, был неплохим физиономистом и умел
рассмотреть содержимое чужих кошельков через сукно камзола – и сразу понял, что
платежеспособность д’Артаньяна находится под большим сомнением. Гасконцу
показалось даже, что г-н Бриквиль (именно такое имя носил супруг красавицы
Луизы) намерен решительно опротестовать заключенную женой сделку, и потому наш
герой принял самый гордый и независимый вид, как бы ненароком поглаживая эфес
шпаги, всем своим видом показывая, что в случае попытки претворить свои
намерения в жизнь отставной лейтенант будет вызван на дуэль в этой самой
комнате вопреки всем королевским эдиктам.
Должно быть, г-н Бриквиль был не только физиономистом, но и
умел порою читать чужие мысли – он по размышлении уныло согласился с
происшедшим вторжением гасконца. Правда, всем своим видом показывал, что
кто-кто, а уж он-то вовсе не собирается быть не то что добрым другом
д’Артаньяна, но хотя бы приятным собеседником. Но поскольку это, во-первых, не
сопровождалось чересчур уж явными проявлениями враждебности, подавшими бы повод
для дуэли, а во-вторых, д’Артаньяну было достаточно и общества хозяйки, он
решил про себя быть философом. То есть стоически выдерживать скрытую неприязнь
г-на Бриквиля, обладавшего, тем не менее, одним несомненнейшим достоинством, а
именно тем, что его шесть дней в неделю не бывало дома…
Оказавшись, наконец, в своей комнате, д’Артаньян растянулся
на постели и, размышляя над событиями этого дня, пришел к выводу, что пока что
жаловаться на судьбу грешно. Он нежданно-негаданно стал обладателем отличной
квартиры, новой шляпы с пером и нового клинка. Мало того, его квартирная
хозяйка оказалась не костлявой мегерой из третьего сословия, а очаровательной
молодой особой дворянского происхождения, чьи улыбки и пылкие взгляды, как
подозревал гасконец, таили намек на то, о чем так вдохновенно повествовал в
своей книге синьор Боккаччио, – а надо сказать, что именно эта книга была
единственной, которую д’Артаньян за свою жизнь одолел от корки до корки и, мало
того, прочитал трижды…
Жизнь по-прежнему была обращена к нему своей приятной
стороной – хотя будущее было исполнено неизвестности.
Именно последнее обстоятельство очень быстро заставило
д’Артаньяна перейти от романтических мечтаний к действиям. Хотя он лежал на том
боку, где в кармане камзола покоился кошелек, последний ничуть не создавал
неудобств, не давил на тело, поскольку был тощим, словно пресловутые библейские
коровы из проповеди, которую он однажды прослушал, будучи в Беарне
(справедливости ради следует уточнить, что в церкви он оказался не столько
движимый религиозным рвением, сколько застигнутый ливнем неподалеку от нее).
Какое-то время он взвешивал шансы, выбирая направление, в
коем следовало отправиться, делая первые шаги на поприще карьеры. Выбор ему
предстояло сделать из двух домов – де Тревиля, капитана королевских мушкетеров,
и де Кавуа, капитана мушкетеров кардинала. Для обоих предоставлявшихся ему
шансов существовали как плюсы, так и минусы, но по размышлении д’Артаньян
решил, что, поскольку г-н де Тревиль обитает на этой же улице, совсем
неподалеку, с него и следует начинать…
Глава 7
Капитан королевских мушкетеров
Пройдя во двор через массивные ворота, обитые длинными
гвоздями с квадратными шляпками – архитектурная деталь, отнюдь не лишняя во
времена, когда на парижских улицах еще случались ожесточенные сражения и пора
их еще не отошла, – д’Артаньян оказался среди толпы вооруженных людей.
Далеко не все из них носили мушкетерские плащи – в ту эпоху ношение военной
формы еще не стало непременной обязанностью, да и самой формы, строго говоря,
не существовало. За исключением буквально нескольких гвардейских частей, где
носили форменные плащи, в большинстве прочих полков ограничивались тем, что
старались попросту придать солдатской одежде хоть какое-то единообразие (чаще
всего стараясь, чтобы цвет ее сочетался с цветом знамени полка или роты).
Однако, судя по разговорам и по самому их здесь присутствию, это все были либо
мушкетеры, либо ожидавшие зачисления в роту – не зря перья на их шляпах при
всем разнообразии нарядов были одинаковыми, белыми и малиновыми, цветов ливреи
Королевского Дома.
Толпа напоминала бушующее море, где неспешно и грозно
перекатываются волны. Люди расхаживали по двору с уверенностью завсегдатаев, то
затевая ссоры, то занимаясь шуточным фехтованием. Чтобы пробиться через это
скопление и при этом с равным успехом не уронить собственной чести и избежать
вызова на дуэль, требовалось приложить недюжинную ловкость. А чтобы самому не
вызвать того или другого, нужно было запастись величайшим терпением.
Для д’Артаньяна стало нешуточным испытанием путешествие
сквозь эту толкотню, давку, гам и суету. Многие оглядывались ему вслед так, что
не оставалось сомнений: в нем опознали провинциала, мало того, хуже того,
считают жалким и смешным. Вся уверенность д’Артаньяна сразу улетучилась – и
пришлось напоминать себе, что кое с кем из скопища этих бесшабашных удальцов он
уже успел переведаться самым тесным образом, оставшись, строго говоря,
победителем.
В этот миг, как ни странно, он искренне радовался, что не
встретил ни Атоса, ни Портоса. При таковой встрече он ни за что не удержался
бы, непременно затеял бы ссору первым – и уж, безусловно, не достиг бы не
только приемной де Тревиля, но даже лестницы.
И потому он вопреки своей гордыне смотрел в землю, чтобы
ненароком не увидеть знакомые лица… То ли благодаря этому вынужденному
смирению, то ли тому, что Атоса с Портосом здесь и вправду не оказалось,
д’Артаньян добрался до приемной хоть и не скоро, но избежав всех подводных
камней, и его шпага осталась в ножнах…
В обширной приемной, разумеется, уже не дрались даже в шутку
– зато собравшиеся там оживленнейшим образом, нимало не понижая голоса,
сплетничали как о женщинах, так и о дворе короля. Даже самую малость
пообтесавшись в пути – то есть наслушавшись вещей, о которых в Беарне и не
ведали, – д’Артаньян все же испытал форменный трепет, поневоле слушая все
эти разговоры. Здесь с самым непринужденным видом перечислялись столь громкие имена
и обсуждались столь сокровеннейшие подробности как любовных интриг, так и
политических заговоров, что голова кружилась, как от вина.