Там, где лес не растет - читать онлайн книгу. Автор: Мария Семенова cтр.№ 69

Разгоревшийся огонь лизал рыбу на её прутике. Коренга хотел сказать ей об этом, но не посмел. Если огонь так и уничтожит её ужин, он поделится с ней своим.

– Люди моего жениха яростно защищались, – снова заговорила Эория. – Но халисунским стрелкам подвозили всё новые колчаны, а «белуха» с «косаткой» не могли вырваться обратно в море, потому что поперёк входа в гавань натянули толстые цепи. Потом люди наместника забрали с «белухи» дорогой груз, отвели оба корабля в море и там сожгли во славу своих Богов, даровавших победу. А раненого Гвегорда завязали в мешок и бросили в воду, чтобы смерть стала для него унижением.

Коренга попробовал представить, как это происходило. Память упорно подсовывала ему вздувшуюся пузырём мокрую мешковину и страшный булькающий крик из этого пузыря. И ещё руки, шарящие, пытающиеся разорвать мешок изнутри…

– Ты вспомнил сейчас, как тонул Ириллир, – зло усмехаясь, угадала Эория. – Напрасно, не вспоминай. Гвегорд не молил о пощаде, но откуда было знать этим незаконнорождённым, легко ли утопить морского сегвана! Мы – дети океана, арранты в нём – гости, ну а они – так, одним глазком заглянули. Они возвратились на берег, уверенные, что предательство Ириллира никогда не будет открыто, но они ошибались. Гвегорд продержался достаточно долго, чтобы его заметили с лодки любопытные рыбаки, надеявшиеся найти среди горелых обломков какую-никакую поживу. Те люди сразу поняли, кого им повезло подобрать, и хотели спасти моего жениха, полагая, что за это им может быть немалая награда. Но из ран Гвегорда уже вытекла кровь, необходимая для биения сердца, и он умер у них в лодке, лёжа под чужим парусом. Он только велел им рассказать о себе любому сегванскому мореходу, идущему на Острова. И рыбаки выполнили его просьбу. Два месяца спустя совсем с другой лодки увидели паруса кунса Винитара с острова Закатных Вершин и пустились навстречу вместо того, чтобы удирать без оглядки. Они очень боялись кунса, но нарушить волю умершего было ещё страшней, потому что халисунцы никого и ничего не боятся так, как разгневанных мертвецов. Винитар щедро наградил рыбаков и передал нам весть. Остальное ты знаешь. Я надела мешок Гвегорда вместо плаща, чтобы спать в его объятиях, как обещала, и мы с отцом дали обет не ступать на берег, покуда не выследим Ириллира и не совершим над ним справедливость. Ты видел её. Вот и всё.

Коренга невидяще смотрел на сгоревшую рыбу.

– Вы обошлись с Ириллиром милосерднее, чем он с твоим женихом, – сказал он Эории. – Вы ссыпали в мешок деньги, и они быстро утянули его на дно.

– Ага, – почёсывая левый висок, безразлично буркнула Эория.

Коренга вдруг остро почувствовал, какого усилия стоило воительнице это внешнее безразличие. Ему мучительно захотелось немедленно обнять девушку, согреть её теплом собственного тела и рассказать ей, что славный Гвегорд, без сомнения, радуется и гордится, взирая на неё с сегванских Небес. Может, Коренга вправду бы так поступил… или хоть попытался… но тут Эория упёрлась взглядом во что-то по другую сторону костра. Потом поманила пальцем Торона, которому Коренга отдал спинку налима:

– Поди сюда, умница.

Понятливый пёс поднялся и подошёл, помахивая хвостом, и Коренга обратил внимание, что в густой шерсти на его шее что-то поблёскивало. Эория запустила пальцы в серый мех и вытянула светлую цепочку, подаренную в Галираде. Коренга увидел золотое кольцо, подвешенное на этой цепи. Как уж оно оказалось надето на неразъёмную цепь, оставалось только гадать.

И на нём мерцала, переливалась звезда о шести каменных лучах. Точно такая же, как на царском Справедливом Венце.

Как объяснила Эория Коренге, «ирезей» в старину у нарлаков значило просто «горы». Но времена изменились, изменилось и слово. Теперь так назывался всего лишь маленький край на подступах к горной стране, там, где зелёные холмы предгорий становились всё круче и бесплоднее, а снеговые залежи весной стаивали всё позже.

– Этот край не получил бы особого имени, если бы не тамошние насельники, – подталкивая тележку, рассказывала сегванка. – Они отличаются особым рвением в здешней Огненной вере. Они даже почитают себя несколько опричным народом, более приверженным Правде Богов, нежели остальные нарлаки. Они так хранят свою чистоту, что лишь при государе Альпине стали допускать к себе чужаков. Они никогда не едят рыбы, дабы не оскорбить Священный Огонь, и ни за что не притронутся к воде, если огонь предварительно не дал ей кипения.

Коренга честно попробовал представить себе племя, не знающее вкуса свежей сёмги, только что выловленной и освобождённой от шкуры, племя, где не варят окушков с маслом и уксусом, изгоняя из них кости, где не припадают губами к целующей прохладе лесных родников… Потом спохватился:

– Откуда ты всё это знаешь, ты ведь в море жила?..

Эория только хмыкнула, налегая на поручень.

– А откуда вы, венны, в лесу своём сидя, даже про Зелхата Мельсинского вызнали? Да не просто имя с горем пополам запомнили, а ещё и путь его земной проследили?.. Вот и мы тоже слушаем, о чём говорят люди. И не только о море, потому что никто не ведает наперёд, куда может закинуть его судьба… Но ты перебил меня, венн. Ирезейцы презирают воду, зато умеют выделывать вино, по сравнению с которым кажутся безвкусными даже саккаремское и нардарское, и за это тоже следует благодарить крепость их веры. В рождении вина они усматривают таинство битвы воды и огня и считают, что огонь одерживает победу. Ирезейский край невелик, всего их вина, может, хватит на один купеческий караван… Но те, кто его пробовал, готовы расстаться с любыми богатствами, чтобы отведать ещё!

Услышанное заставило Коренгу про себя отчасти примириться с дикими для лесного жителя повадками ирезейцев. Вино в его родные места попадало издалека и нечасто, цену за него просили немалую. Да и был это, как смутно подозревал Коренга, не особо какой изысканный, с особым тщанием выхоленный напиток. В том же Галираде его небось подавали в самой дешёвой харчевне, впрочем, Коренге сравнивать было не с чем. Вино ему доводилось отведать всего раза три или четыре. Помнится, он так и не распознал, что же за диковинные ягоды сумели впитать столько доброго полуденного солнца и сберечь его в сладком соке, который бойко покусывал язык и направлял бег мыслей неведомыми прежде путями?.. Горкун Синица, торговый гость, долго рассказывал любознательному калеке про огромные давильни и про особые породы дерева для каждой бочки и пробки. Коренга выпросил у матери кадку и раздавил в ней полпуда спелой, собственноручно собранной клюквы. Добавил по наитию разведённого мёду, сел ждать… Ничего не получилось. В кадке так и не появилось ни единого пузыря, говорившего о брожении. Выстоявшись несколько месяцев, содержимое кадки стало по вкусу напоминать подслащённый уксус. Мама, конечно, нашла ему применение, но Коренга с тех пор относился к вину с особым благоговением.

Как вообще ко всему, что оказывалось превыше его разумения и досужести рук.