Вёл машину местный гражданин, нанятый по объявлению в
Финиксе. Правду сказать, вёл безобразно. Лихачил, без конца прикладывался к
бутылке с кукурузным пивом «тисвин», чихал на ограничения и плевал на разметку.
Однако полицейские предпочитали отводить взгляды. Дело в том, что гражданин
выглядел натуральным индейцем – то бишь коренным американцем, как теперь велено
говорить. И не просто так коренным, а подчёркнуто приверженным историческим
корням. С голым торсом, с пухом и пером на голове и в боевой раскраске. То есть
попробуй-ка тронь. Остановишь за превышение скорости – а дело выльется в
попрание гражданских прав. Глазом не успеешь моргнуть, как окажешься лично
виновен во всех бедах многострадальных краснокожих племён, начиная с Колумба.
Нет уж, на хрен, пусть себе едет…
У простреленного транспаранта, обозначавшего въезд в
резервацию, абориген затормозил и остановился.
– Всё, прибыли, – сказал он, икнул и потеребил на
шее ожерелье из волчьих клыков. – Наши люди дальше не ездят.
– Что значит, прибыли? – возмутился
Панафидин. – И почему не ездят? Все ездят, а ваши не ездят?
– Эта земля чья? Хопи, грязных койотов, – принялся
разъяснять коренной. – А наши люди кто? Чирикахуа,
[96]
гордые орлы. Они высоко парят в синем небе, а койоты ползают в грязи. Хау, я
сказал.
– Может, правнук Джеронимо
[97]
всё же
выручит бедную девушку? – пустила в ход свои чары Облегчёнка. –
Неужели он не пожалеет её стройные ножки?
Кокетливо вытянутые ножки в самом деле оказались стройней не
бывает, но шоферюга мыслил уж слишком прямолинейно.
– Бледнолицая скво может побыть здесь, пока её мужчины
разговаривают с хопи. Мне как раз нужна младшая жена…
– Ну вот ещё, – надула губы Облегчёнка. –
Замолчи, нехороший, а то познакомлю с моим старшим мужем…
– Ладно, – положил Азиат конец болтовне и протянул
индейцу зелёные бумажки. – Здесь ровно половина, можешь не считать. Другую
получишь, когда дождешься нас. Ну что, ясно? Или повторить?
– Я сам повторю, – ухмыльнулся апач, взял купюры и
вытащил из-под сиденья новую бутыль.
Пассажиры выбрались вон, и им сразу показалось, что в машине
царила ещё относительная прохлада. Снаружи была форменная духовка.
– И пыль эта чёртова на зубах… – поделился
Панафидин. – Слова доброго не сказать.
– А ты и не говори, – посоветовал Азиат, вздохнул
и глянул из-под ладоней в перспективу. – Да, парит, как бы не дождаться
торнадо… Идёмте, господа, срежем путь через холм. Вперёд.
Вперёд – это по едва заметной тропинке, такой же
раскалённой, как и всё остальное. Кругом – камни, кактусы, скалы, песок… и
падальщики, кружащиеся в мареве небес. Ни дороги, ни цивилизации, ни воды.
Только ветер, сушь, колючки да засевшие в засаде змеи. Впрочем, следы
пребывания человека появились сразу за холмом. Справа открылось во всём своём
унынии погибающее кукурузное поле. Потом обнаружилось и жильё – обшарпанный
жилой прицеп-трейлер, явственно напоминавший гроб. Сходство усиливал цвет,
угрюмо-синевато-бурый колер медленно гниющей древесины. Подходить, а тем более
заходить в этот дом на колёсах ну совсем не тянуло. Зря ли киношники селят в
подобных берлогах сумасшедших маньяков и спятивших ветеранов войны в Заливе,
склонных в каждом встречном-поперечном видеть Саддама. Дыма без огня ведь не
бывает…
– Уф, пришли, – начала поправлять волосы
Облегчёнка.
Азиат приосанился, стал подтягивать живот, Панафидин же
вздохнул и достал откуда-то папку, сразу сделавшись похожим на клерка.
Судорожно пригладил волосы, глянул на часы, немного потоптался – и поскребся в
дверь:
– Это номер шестьдесят девять? Сантехника вызывали?
Повисла недолгая пауза, ветер ухватил за шиворот бродягу
перекати-поле и поволок прочь…
– Да, это номер шестьдесят девять, – с секундным
промедлением отозвались из трейлера. – Только нам сантехник уже не нужен.
– Ну слава Богу, всё в порядке. – Панафидин
оглянулся на своих, открыл дверь и вошёл внутрь. – Мир этому дому.
Странно, но внутри лачуга на колёсах выглядела дворцом.
Столовая, кухня с газовой плитой и микроволновкой, спальни с широкими диванами,
душ, туалет, отделка под дуб… а главное – работающий кондиционер. О,
кондиционер!.. Благословенное изобретение, столь актуальное в прериях Аризоны…
– Привет, дорогие партнёры, следуйте сюда, –
долетело из кухни. – И закройте дверь на замок. Поверните на два оборота.
Против часовой.
В кухне за столом сидел… Гойко Митич
[98]
в
роли благородного Чингачгука. Это если не смотреть на лицо. А если смотреть,
то, поставь его рядом с оставшимся в «Форде» шофёром, за правнука Джеронимо сошёл
бы именно он. Резкие, хищные черты, ум, змеиная хитрость, некая искорка свыше…
и бездна обаяния, свойственного опасному зверю. Видимо, осознавая свою
брутальность, хозяин трейлера всячески смягчал её – сидел в костюме-тройке, при
галстуке и модной причёске. И всё равно, хоть ты тресни, напоминал жреца
кровожадных майя, готового вырвать ещё одно сердце.
– Здравствуйте, уважаемый партнёр. – Визитеры
вошли и устроились на прохладных диванах. – Всё как вы велели, дважды
против часовой.
– Ну вот и хорошо, – одобрил Брутальный. – Не
желаете с дорожки холодненького?
Открыв холодильник, он вытащил стеклянный куб, водрузил его
на стол – и гости увидели гремучих змей. Не менее дюжины ядовитых, плотно
свернувшихся рептилий. За тонким, запотевшим, почти неощутимым стеклом…
– Ага, остыли. – Брутальный взял щипцы, сдвинул
крышку и, ловко ухватив змею за шею, потащил к мойке, на разделочную доску.
Шмяк! – отлетела в сторону голова, а кровь потекла в подставленный
стакан. – Дорогие партнёры, у нас здесь, так сказать, шведский
стол, – пояснил хозяин дома, выкручивая змею. – Вон там стаканы, тут
щипцы… Джентльмены, поухаживайте кто-нибудь за дамой. Прошу – соль, перец,
паприка, русская горчица на выбор… Тушки, просьба, складывайте вот сюда.
Надумаете заночевать, я вас порадую змеиным супом. По-старохопийски. С фасолью
и базиликом…
– Уважаемый партнёр, спасибо, в другой раз. –
Панафидин раскрыл молнию папки, зашелестел бумагой. – Если позволите, я
начну…