Кстати, о Веттере, куда он запропастился? Он все еще дышит
свежим воздухом?
Фарнхем прошел через общую комнату и вышел на улицу. Он
стоял между двумя круглыми фонарями и смотрел на Тоттенхем-роуд. Веттера не
было видно. Шел четвертый час ночи, улицу, как саван, окутывала густая ровная
тишина. Как звучит эта строчка из Вордсворта? «Огромное сердце лежит
недвижимо», что-то в этом роде. Он сошел по ступенькам и остановился на
тротуаре. Почувствовал, как тонкой струйкой в него вливается тревога. Глупо,
конечно. Он рассердился на себя, рассердился за то, что история этой
сумасшедшей повлияла на него даже хотя бы в такой малости. Наверное, он недаром
побаивался такого жесткого полицейского, как Сид Реймонд.
Фарнхем медленно прошелся до угла, думая, что должен
встретить Веттера с его ночной прогулки. Но он не пошел дальше угла: если
оставить полицейский участок пустым даже на несколько минут и если это
обнаружиться, будет полно неприятностей. Он подошел к углу и огляделся вокруг,
Смешно, но казалось, что все уличные дуговые фонари исчезли. Без них вся улица
выглядела по-другому. Писать ли об этом в отчете, подумал он. И где же Веттер?
Он решил, что пройдет еще немного и посмотрит, что там. Но
не очень далеко. Не стоит оставлять участок без присмотра, это был бы надежный
и простой способ обеспечить себе такой же конец карьеры, как у Веттера, старика
в ночной смене в тихой части города, главным образом занятого мальчишками,
которые собираются по углам после полуночи… и ненормальными американками.
Он пройдет совсем немного.
Недалеко.
Веттер вернулся меньше чем через пять минут после того, как
ушел Фарнхем. Фарнхем пошел в противоположном направлении, и если бы Веттер
пришел бы минутой раньше, он бы увидел, как молодой констебль мгновение постоял
на углу, а потом исчез.
– Фарнхем? – позвал он.
Ответом было только жужжание часов на стене.
– Фарнхем? – снова позвал он и ладонью отер себе рот.
Лонни Фримана так и не нашли. В конце концов, его поседевшая
у висков жена вместе с детьми улетела назад в Америку. Они улетели на
«Конкорде». Месяц спустя она пыталась покончить с собой. Пробыла месяц в
санатории. Когда вышла оттуда, ей стало значительно лучше.
О констебле Фарнхеме ничего не было слышно. Он оставил жену
и двухлетних девочек-близнецов. Его жена написала несколько сердитых писем
члену парламента от своего округа, утверждая, что что-то произошло, что-то
скрывают, что ее Боба привлекли к какому-то опасному заданию или чему-то
подобному, как и того парня по имени Хэккет из «Би-Би-Си». Постепенно член
парламента перестал отвечать на ее письма, и примерно в то же время, когда
совсем уже седая Дорис Фриман выписывалась из санатория, Шейла Фарнхем
переехала обратно в Сассекс, где жили ее родители. В конце концов, она вышла
замуж за человека, у которого была более спокойная работа, чем у лондонского
Полицейского – Фрэнк Хоббс работал на сборочном заводе
Форда. Ей было необходимо получить развод с Бобом, прежде всего, на том
основании, что он ее бросил, но с этим затруднений не было.
Веттер досрочно вышел в отставку примерно через четыре
месяца после того, как Дорис Фриман прихрамывая вошла в полицейский участок на
Тоттенхем-роуд в Крауч-энд. Он и в самом деле получил квартиру в муниципальном
доме в городке Фримли. Шесть месяцев спустя его нашли умершим от сердечного
приступа, в руке у него была банка «Харп Лагер».
Жаркая ночь в конце лета, когда Дорис Фриман рассказывала
свою историю, была 19 августа 1974 года. С тех пор прошло более трех с
половиной лет. А Лонни Дорис и Боб Шейлы теперь находятся вместе.
Веттер знал, где именно.
В соответствии с совершено демократичным и случайным ходом
алфавитного порядка они находятся вместе в дальней картотеке, там, куда кладут
нераскрытые дела и истории, слишком дикие, чтобы ими можно было хоть
сколько-нибудь поверить.
ФАРНХЕМ, РОБЕРТ – написано на этикетке тоненькой папки.
ФРИМАН, ЛЕОНАРД – написано на папке, которая лежит сразу за ней. В обеих папках
– по одной странице плохо отпечатанных отчетов офицера-следователя. В обоих
случаях стоит подпись Веттера.
А в Крауч-энд, ничем не примечательной тихой лондонской
окраине, все еще случаются странные истории. Время от времени.
Пятая четверть
Я поставил свою тачку недалеко от дома Кинана, за углом.
Пару секунд посидел в темноте, затем выключил двигатель и
вышел из машины. Когда я хлопнул дверцей, то у дышал, как, отвалившись, из-под
крыльев посыпались на мостовую хлопья ржавчины. Ничего, скоро все будет иначе.
Пистолет был вложен в наплечную кобуру и давил на грудную
клетку словно кулак. «Кольт» сорок пятого калибра раньше принадлежал Барни. Я
испытывал от этого удовлетворение. На всей безумной затее налет иронии. Может
быть, даже справедливости.
Дом Кинана, архитектурное уродство, занимал четверть акра и
представлял собой нагромождение косых углов и крутых крыш, окруженное железным
забором. Как я и надеялся, он: оставил ворота незапертыми. Некоторое время тому
назад я видел, как он из гостиной звонил кому-то, и интуитивно почувствовал,
что Кинан разговаривал или с Джаггером, или с Сержантом. Скорее всего с
Сержантом.
Конец ожиданию, эта ночь будет моей.
Я шел по подъездной аллее, вплотную к обрамлявшему ее
кустарнику, и напряженно прислушивался, не вторгнутся ли необычные звуки в
резкое завывание январского ветр Но этого не произошло. Сейчас, в пятницу
вечером, горничная Кинана отправилась куда-то на веселую вечеринку. В доме
никого не будет, кроме этого ублюдка Кинана. Ждущего Сержанта. Ждущего – хотя
он этого еще не знал и меня.
Я проскользнул под навес для автомобилей. Там виднелась
черная тень «импалы» Кинана. Я попробовал открыть заднюю дверцу. Машина
оказалась незапертой. Природа не уготовила Кинану роль негодяя, подумал я, он
был слишком доверчив. Я сел в автомобиль и стал ждать.
Из дома доносились тихие звуки джаза, очень четкие и
выразительные. Майлз Дейвис, наверное. Кинан слушает Майлза Дейвиса, а рука с
маникюром сжимает стакан – джин с содовой. Жизнь улыбается ему.
Ждать пришлось долго. Стрелки на моих часах проползли от
половины девятого до девяти, а затем и до десяти. Время, достаточное для
размышлений. Я думал главным образом о Барни, и не потому, что мне так
хотелось. Я вспомнил о том, как он выглядел в той маленькой лодчонке, когда я нашел
его. Он смотрел на меня широко раскрытыми глазами и издавал бессмысленные
каркающие звуки. Барни провел в лодке под горячими лучами солнца двое суток и
походил на вареного омара. В верхней части его живота, там, куда попала пуля,
виднелась рана, покрытая черной запекшейся кровью.