– И не то чтобы да, и не то чтобы нет… Рогов сказал, что у нее честный взгляд. И отвечала она откровенно, но не о том он ее спрашивал… Вадим сказал, что это он потом понял. О шантаже и Панине она действительно ничего не знает. Но что-то важное знает! И она ждала вопросов об этом.
– Понятно. Вадим-то не думал, что на этом все оборвется… Ему уже с ней встречаться не с руки.
– Не то слово! Запрещено категорически!.. Вот я и предлагаю. Ты, Игорь, направь на нее своего Олега. Он у тебя холостой, она девица молодая, видная. Пусть подработает случайную встречу… Вот тебе ее данные, адрес, телефон, фотографии… А вот тебе фотки Панина, его жены и Лобачева.
– А Слесарь?
– Не успели, брат. Все уплыло…
В кухню вдруг вбежала радостная Екатерина, жена Павленко. По ее горящим глазам Игорь понял, что он и Дибич не зря инструктировали своих жен.
Катерина явно получила от них заряд бодрости и оптимизма. Она оглядела кухню, схватила вдруг огромный поднос и стала колотить в него деревянной лопаткой:
– Третий звонок! Пора на сцену, начинаем второе действие… Игорь, а где же ваша знаменитая пухленькая птичка? Вы столько о ней рассказывали, пора представить ее народу. Вы сами ее резать будете?
– Собственноручно.
– Все мужчины так: сначала тебя разденут, потом чем-то нафаршируют, а затем за нож хватаются… Ой, я, кажется, глупость сказала!
– Ни в коем случае! Но вы, Катерина, буквально выбили нож из моих рук. Я его отдам своей жене. Пусть она, считая, что это ее соперница, отрезает ей сперва крылья, затем ноги… Ой, а теперь я, кажется, глупость сказал. – Игорь переглянулся с Екатериной, подмигнул ей, и они рассмеялись. – Позвольте, уважаемая Екатерина…
– Да просто Катя.
– Позвольте, Катя, доверить вашему мужу вынос тела. Он вам помогает на кухне?
– Ничего не делает.
– Ах, он, несчастный. Он не знает, как это приятно… Я всему его научу. Это ему понравится, уверяю вас.
Когда Павленко с женой и подносом удалился, Савенков задал Дибичу самый главный вопрос:
– Я понял, что и ты, и Рогов считаете, что Елагина – главная фигура в этой игре. Это так?
– Это одна из самых реальных версий.
– А кто подписал документы от прокуратуры?
– Заместитель генерального. Некто Корноухов Борис Петрович… Он недавно на этой должности.
– А он не может быть знаком с Елагиной?
– Не знаю, но ход твоей мысли мне нравится.
* * *
Федор Лобачев уже десять дней привыкал к своей новой фамилии. Теперь он Торопов, Торопов, Торопов.
Раньше это казалось ему очень просто. Главное, чтобы документы были чисто сработаны. А в этом у него сомнений не было… И еще важно запомнить легенду, детали его новой биографии. Но и с этим был полный порядок.
Он уже несколько раз общался с дорожными попутчиками и бегло рассказывал им о сложной жизни Феди Торопова, сыпал десятками имен, дат, названий деревень и городов, где он когда-то якобы работал. Он чувствовал жизнь Торопова как свою. Но на прямой, неожиданный вопрос о его фамилии он уже дважды прокололся.
В киевской гостинице он бодро назвался Лобачевым и протянул паспорт. После настороженного уточняющего вопроса администратора ему пришлось разыгрывать раздражение: «Да, я Лобачев, я Сидоров, я Петров… Зачем спрашивать, если вы паспорт в руках держите. Там четко написано: То-ро-пов».
Второй раз он назвал себя Лобачевым уже здесь, в Будапеште, заказывая телефонный разговор с Ригой. Это – пустячок. Очевидно, что никто не обратил на это внимания. Но важен сам факт. Такая ошибка в какой-то ответственный момент могла стать роковой.
После этих проколов Федор несколько раз в день устраивал себе тренировки… Перед сном, в сауне, в такси – он на разные голоса спрашивал себя, и сам же отвечал:
«Ваша фамилия? – Торопов. Назовите себя. – Торопов. Простите, не могли бы вы сказать свое полное имя. – Торопов Федор Дмитриевич».
Сейчас он неторопливо направлялся на встречу с Иштваном.
Переполненный трамвай пересекал огромный мост через Дунай, и Федор начал протискиваться к выходу.
Сейчас будет остановка около гостиницы «Геллерт», где через час должна состояться их встреча.
Здесь они встречались уже пятый или шестой раз. Всегда в одно и тоже время и в одном и том же месте. Это было очень удобно. По телефону они говорили только одну фразу: «Сегодня надо встретиться». И каждый знал, что в шесть часов вечера они встретятся в сауне огромного оздоровительного комплекса на базе термальных вод под старинной гостиницей… Вернее, они изобразят случайное знакомство двух посетителей «Геллерта».
И никто не сможет записать их разговор здесь, в шуме десятков водяных струй, в шипении пара в расположенных рядом саунах, в постоянном гомоне сотен обретающих бодрость людей.
И никто не сможет сфотографировать их вместе – ни одна аппаратура не будет работать в этом полумраке, насыщенном парами подземных минеральных источников.
Да и трудно будет здесь спрятать технику!.. Баня, она и в Венгрии баня… Здесь все равны! И все видны.
Федор понимал, что если кого-нибудь из них будут серьезно пасти, то эти маленькие конспиративные хитрости не помогут. Главное – зафиксировать встречу и установить второе лицо.
Но и тут «Геллерт» мог во многом помочь… Федор разведал около десяти возможных выходов из этого водяного рая. Самым удобным было то, что огромный открытый летний бассейн гостиницы был расположен у подножия горы, в старом парке. И от него в разные стороны разбегались десятки дорожек.
Здесь, на пустынных тропинках, ведущих на вершину горы, можно легко определить слежку. Здесь невозможно использовать для преследования автомашину. Преследователь, если он не хочет тебя упустить в густых зарослях парка, должен вести тебя «в наглую, дышать в ухо».
У Федора было в запасе достаточно времени, и он неторопливо плавал в огромном общем бассейне, машинально наблюдая за публикой.
Впрочем, этот дворец не очень походил на наши бассейны с белым и голубым кафелем, яркими лампами дневного света и едким запахом хлорки.
Десятки резных каменных колонн, обширная галерея второго яруса с балконами и пальмами, добродушные львы, изливающие из себя горячие подземные воды, весьма натуральные бронзовые Венеры и Афродиты…
Федор часто ловил себя на мысли, что здесь легко теряется чувство времени. Если отвлечься, то можно представить себя в Древнем Риме.
В этих стенах также плескались и в пятидесятом году, и в тридцатом, и в десятом.
Здесь так же будут плавать и через пятнадцать лет… Его уже не будет вообще, а кто-то другой будет здесь смотреть на эти пальмы, на это узорчатое дно бассейна, на этих голых бронзовых девушек с амфорами.