Из ванной выглянул Коля:
— Здесь нет стакана.
— Ой, дурак. — Звягинцев схватился за
голову. — Вон же стаканы стоят, на столе.
На маленьком столике действительно стояла початая бутылка
коньяку и три бокала. В каждом из них, на самом донышке, блестела недопитая
светло-коричневая жидкость. Коля, всегда отличавшийся повышенным сексуальным
влечением к спиртному, воровато озираясь, махнул остаток из одного бокала и
вместе с ним отправился в ванную.
Радик уже прикрыл труп покрывалом с кушетки и теперь стоял
возле двери, мрачно подпирая косяк. На минуту в номере воцарилась тягостная
тишина. Было слышно только журчание воды — Коля наполнял бокал. Вернувшись в
комнату, он протянул бокал Звягинцеву.
— Не мне, дурак! — снова прикрикнул
Звягинцев. — Девушке.
Инесса ухватила бокал обеими руками, и зубы се тотчас же
застучали о тонкое стекло. Чтобы дать ей возможность собраться с силами,
Звягинцев встал и прошелся по комнате.
И остановился возле столика с коньяком.
«Наполеон». Неплохо живут, черти. , Звягинцев с сожалением
взглянул на спиртное, его так и подмывало попробовать легендарный напиток. Но…
Не исключено, что на бутылке и бокалах могут быть отпечатки, которые потом
пригодятся следствию. Ладно, этим он займется потом. Сейчас главное — девушка.
Он снова вернулся к Инке и снова присел на краешек кровати.
— Вы в состоянии говорить? — мягко спросил он.
Инесса судорожно кивнула.
— Тогда расскажите, что произошло.
— Я… Я не знаю. Игорь… — Она снова попыталась зарыдать,
но Звягинцев предупредительно поднял руку.
— Все. Попытайтесь успокоиться.
Легко сказать, подумал он, ты требуешь от стриженой кошки
невозможного. Попытаться успокоиться, когда в двух метрах от тебя лежит тело
мужа…
— Да, да… Конечно. — Она кивнула.
— Тогда начнем сначала. Лежащий на полу человек — ваш
муж?
— Да.
— Фамилия, имя, отчество.
— Мои?
— Ваши само собой. Но это потом. Сначала его.
— Шмаринов… Шмаринов Игорь Анатольевич. Я тоже
Шмаринова.
— Ясно.
— Вы знаете… Он только вчера прилетел.
Всю эту романтическую историю о прилете мужа Инессы он уже
слышал от мужа Ольги. Парень заявился из Москвы и рисковал своей головой в
вертолетной болтанке только потому, что его жена разбилась на трассе и теперь
находится без движения. Сильные чувства, достойные быть зафиксированными в
Книге рекордов Гиннесса. А теперь он лежит на полу в луже крови, а его жена —
та самая, что разбилась на трассе, — в шоковом состоянии сосет
звягинцевскую карамель…
— Да. Я знаю.
— Он прилетел… Он… А потом пришел доктор, уже вечером.
Он принес снотворное, сказал, что это очень хорошее снотворное, и что я буду
хорошо спать, и ноги не будут меня тревожить…
— А сейчас?
— Что — сейчас? Я их все равно не чувствую… Я ничего не
чувствую… Ничего.
— Ну-ну, успокойтесь. Значит, вам принесли снотворное.
— Да. Артем… Кажется, его зовут именно Артем.
— Я знаю, наш доктор…
— Я выпила. Игорь был со мной… Он сидел там, где сидите
вы… — Она всхлипнула. — Да. Он говорил, что мы завтра улетим отсюда. Уже
сегодня… Господи, зачем он только сюда приехал… Я не хотела, чтобы он приезжал,
но Марк… Марк сказал, что Игорь никогда нам не простит, если мы скроем от него…
Что я упала… Он был зол на то, что здесь невозможно ничего установить… Что я не
хожу… Не Игорь — Марк. Я говорю о Марке. Он позвонил в Москву.
Поток сознания стал утомлять Звягинцева, девушка явно
уклонялась от магистральной линии, и Звягинцев снова попытался направить ее в
нужное русло:
— Итак, вы заснули.
— Я не помнила, как я заснула. Я знала только, что все
это время Игорь был рядом со мной.
— А потом?
— Потом — я не знаю. Я очнулась только сегодня утром.
Я даже не знала, сколько времени. Но было еще темно. Я сразу
вспомнила, что произошло… Что произошло со мной, как я упала… И вспомнила, что
прилетел Игорь. Он… Я думала, что он прилег на кушетке… Но на кушетке его не
было. Я подумала, что он еще не вернулся из бара…
— Он что, должен был пойти в бар?
— Не знаю… Нет. Вернее, я не знаю, должен был или нет.
Он мог пойти. Вчера вечером я слышала, что Марк… Марк — это
муж моей подруги, дочери Игоря.
— Я в курсе, — нетерпеливо сказал Звягинцев.
— Марк сказал Игорю: «Мы будем в баре. Если хотите —
можете подойти…» Но Игорь оставался со мной. А когда я проснулась, его не было.
То есть он был, но я еще не знала. Я подумала, что это нечестно с его стороны —
бросать больную жену. Я даже рассердилась на него. — По щекам Инессы снова
потекли слезы. — Я рассердилась, а потом увидела, что он лежит на полу.
Было еще темно… Я позвала его, но он не отозвался. Я подумала…
— Вы подумали, что он напился, ввалился в номер и
заснул прямо на ковре?
— Нет… Я не знаю, что я подумала… Игорь очень мало
пьет.
Он почти не пьет, если быть совсем точной.
— Значит, вы увидели своего непьющего мужа лежащим на
ковре и даже не заволновались?
— Ну… Вы понимаете… Вчера была экстремальная ситуация.
Он очень меня любит…
Да уж, любит — не то слово, если приволокся из Москвы.
А судя по всему, он живет не на ренту. А все свои немалые
бабки зарабатывает каторжным трудом. От Марка Пал Палыч уже знал, что Шмаринов
руководит крупным нефтяным концерном. И бросить фирму вот так, за здорово
живешь, — для этого нужно иметь веские причины. И в этот контрольный пакет
веских причин вполне может входить эта самая любовь, Звягинцев допускал это. И
вообще, после многолетних расследований коммунальных склок и таких же
коммунальных страстей он мог допустить все, что угодно.
— Я подумала, он вполне мог переволноваться из-за меня.
И потом, он же летел сюда на вертолете, а вчера был такой
снег, такая метель… Может быть, он решил снять стресс.
— Я понимаю.
— А потом, когда начало светать, когда я увидела его
полностью… Он так неестественно лежал. И это темное пятно под ним… И он не
отзывался… Я поняла, что случилось что-то страшное… Что-то непоправимое…
Она снова зарыдала, вспоминая весь ужас, который постепенно
входил в нее — вместе с надвигающимся рассветом.
Звягинцев ласково похлопал по ногам девушки, лежащим под
одеялом. Она никак не отреагировала и даже не подняла головы. Ну, конечно, он
напрочь забыл то, что говорили ему и Марк, и доктор, и она сама, — она не
может двигаться и ничего не чувствует.