– Вот и проверь для очистки совести, где каждый из
«алмазовцев» был в ту ночь, когда пристукнули Паленого. Чем не версия?
– А это мысль, – сказала Даша серьезно.
– Дарья, я ж шучу…
– А стоит ли? Это, знаете ли, версия. Чернокнижные
увлечения Ольминской грозили испортить имидж фирмы и создать непредсказуемую
ситуацию. Помните, сколько потеряло акционерное общество «Крокус», когда их зам
по сбыту – красавица, спортсменка, умница – ушла вдруг в кришнаиты? И как
из этого едва не вылупилась разборка с поджогом? Можно, я ненавязчиво проверю
ихние алиби? Завтра, скажем?
– Ох… – сказал Воловиков. – Счастье твое, что
ты раненая. И зверски пытанная сатанистами. И на больничном. Ну сходи, проверь.
Для порядка. Пока на больничном – тогда я, если отмазывать потом придется,
смогу, не моргнув глазом, Дронова, командира нашего бессменного, уверять, будто
ты фигней маялась оттого, что докторские уколы еще не выветрились, и в голове
ку-ку замкнуло… Поищи у них снайпера, который смог залепить Паленому с сорока
метров из отечественного ружья одну-единственную пулю аккурат посередь лба… В
общем, Дарья, я твоим пережитым мукам сочувствую, но горячку не пори, чтоб
Москалец не развонялся. Если кто и мог стукнуть таким макаром Паленого, мстя за
Олечку, так это ребятки, которые любят собраться-покушать в «Шантарских
пельменях». А если они на такое пошли, значит, доказательства вины именно
Паленого раскопали убедительные, что твою версию о заговоре рушит. Да, кстати.
Ты эти дни по городу без сопровождения не шляйся. Это тебе, голубушка, прямой
приказ. Тебе вот стукнуло в голову, что эта ночная троица с тобой разыграла
спектакль, а мне так не кажется. «Хвост», за тобой поставленный в целях
бережения, демаскировать не будем, и если понадобится куда-то съездить, вызывай
Федора, он пока за твоей группой числится. Звони ему и строго с ним езжай.
Вообще, позванивай, вроде на днях обещали наконец зарплату выдать. – Он
похлопал Дашу по коленке и встал. – Посиди, поболей, а майору я сейчас сам
холку намылю за ночные шатания. И замок пришлю.
– А еще одну просьбу болящей выполните?
Воловиков настороженно обернулся в дверях:
– Это какую?
– Мне бы узнать, не убивали ли за последние несколько
месяцев еще кого-то из «Алмаза»…
Шеф поморщился:
– Дарья, я ж тебе не Дед Мороз…
– Это ж для вас пустяк. Распорядитесь, часа два
пороются в сводках…
– Ну ладно, ладно, – сказал он досадливо. –
Позвонишь потом, авось, успокоишься… И не играй ты в «Алмазе» на нервах,
Христом Богом прошу.
Он вышел и тихонько заговорил в гостиной с майором. Толя
заботливо спросил:
– Ты как, правда, ничего?
– Зубы не заговаривай, – сказала Даша. – По
Казминой накопал что-нибудь?
– Ничего интересного. Присутствия криминальных
капиталов в «Шантарском кредите» не установлено, к последним скандалам с
пирамидами вроде «Соверена» отношения не имеют. Сейчас, на днях буквально,
должны получить лицензию на работу в Западной Европе, а зарубежники таких
бумажек без скрупулезной проверки не выдают. Сама Казмина никаким компроматом
не блещет. В женской голубизне не замечена, у нее для сердечных утех есть
приличный партнер, этакий седовласый вдовец из мира бизнеса, вроде бы
собираются расписаться.
– Грустно, – сказала Даша. – Может, тут
политика?
– Тогда нам тем более не стоит напрягать нервные
клетки. Своих забот мало? Пусть все эти внешние разведки и прочие фапси-мапси
хлебушко отрабатывают…
– И никого, значит, из приданных от нас еще не
открепили?
– Нет, пока не зачистим шероховатости. Только
зачищать-то придется со дня на день. Выйдешь с больничного – все оформим и
сдадим Чегодаеву. Итоги у нас получатся не бог весть какие эффектные. Двое
пойдут за совращение малолетних, один – за хранение наркоты. Фарафонтова из-под
суда выводим, будет пахать дятлом. И меня такой улов ничуть не огорчает –
потому что от нас ничего эффектного и не требуют. Спустят на тормозах.
Пожидаева ты ведь сама решила помиловать? Шеф хочет его с Кравченко тоже
обязать сотрудничеством. А насчет дачных развлечений… Решено считать, что
обстрелян был из ночной темноты пьяный пикничок. Сечешь? Лесбо-сатанистка
Хрумкина со своими интеллигентами все старые связи подключила. Ватагин ворчит,
но переть на рожон не хочет. В нынешней предвыборной возне не хочет кое-кто
давать лишний козырь против заслуженных демократов со стажем. А мне, откровенно
говоря, все равно. Шеф прав, возни меньше. А еще, Даш, он прав в том, что у
Вени Житенева были все основания пускать пулю в башку. Останься он в живых,
пошел бы паровозиком по трем, как минимум, делам – как хозяин малины,
организатор и вдохновитель. И закатали бы его надежно и однозначно.
– Если он – настоящий Мастер…
– А другого я, Даша, что-то не вижу, уж извини…
– И ни во что потаенное не веришь?
– Если оно и есть, это либо мелочи не по нашему
профилю, либо возня частных служб, а к ним не всегда и подберешься. И на свет
их игры частенько не всплывают вовсе. А если тут большая политика – тем более.
Правда, как голову ни ломаю, не могу придумать, что за большая политика в
Шантарске может завязаться. Вроде бы все поделено и застолблено, и мы
худо-бедно узнаем, если кто-то начинает топтать чужие грядки.
– Вот ведь гадство, – сказала Даша, доставая из
шкафчика нераспечатанную пачку чая. – Я могу набрести на них нос к носу,
но – не заметить. Сделать бы что-то такое, отчего они тут же зашевелятся…
Толя отвел взгляд, ставший крайне скептическим.
Глава 2
Танец с саблями
Говоря по правде, нежданный больничный Дашу ничуть не
тяготил – все равно она не представляла, в каком направлении двигаться, чтобы
хоть на шаг подойти к потаенному, определить хотя бы, существует ли и впрямь
«секретный ящичек». Вся ее уверенность понемногу испарилась – и после
уничтожающих реплик шефа, профессионально выверенных ударов по слабым местам, и
после собственных бесплодных раздумий. Всю громаду фактов, показаний и событий
надлежало переместить на иную точку опоры – а ее-то Даша и не видела.
От безнадежности она убила целый день на то, чтобы хоть
немного вникнуть в политическую жизнь Шантарска, которой раньше, как
подавляющее большинство ментов, попросту не замечала, пропуская мимо сознания.
Накупила газет, вдумчиво просмотрела кучу передач по местным телеканалам – и
голова пошла кругом.
Даша сомневалась даже, можно ли назвать это политической
жизнью. Горластая орава кандидатов привычно и лихо обещала столько, что на
мало-мальски честное выполнение хотя бы половины посулов пришлось бы потратить
весь золотой запас США и вдобавок безжалостно потрясти швейцарские закрома,
послав туда суровых комиссаров с наганами. Что до выполнения обещаний
предыдущих, о них либо стыдливо умалчивали, либо простодушно объясняли
происками засевших повсюду врагов. Демократам мешали партократы, коммунистам –
мировая буржуазия, национал-патриотам – жиды и масоны, центристам – радикалы,
радикалам – центристы, и даже партии любителей кошек, тоже вознамерившейся
провести кандидата в Государственную Думу нового розлива, как выяснилось,
мешали собачники, распустившие злонамеренный слух, будто употребление «Вискаса»
вызывает импотенцию и рак – как у мурлык, так и у их хозяев. Всем постоянно
кто-то мешал, а виноватых, как водится, не находилось. Параллельно по всем
азимутам нагнеталась самая крутая истерика. Все несчастья, случившиеся с
видными активистами предвыборного бомонда, с ходу объяснялись происками врагов
и конкурентов. Известный социал-демократ, в совершенно непотребном виде
шлявшийся по проспекту Авиаторов с незарегистрированной газовой пушкой за
поясом, наутро после освобождения из вытрезвителя винил во всем неких анонимных
политических противников, хотя в детали совершенно не вдавался. Либеральный
социалист, захиревший с приходом рыночных отношений писатель Старохамцев
(носивший кличку «сорок девятый» по регулярно занимаемому им на выборах в
областной парламент месту), заявил в интервью «Бульварному листку», что был
прежестоко бит шантарскими чернорубашечниками – однако газетка иного
политического направления прозрачно намекала, что некий труженик пера намедни в
пьяном состоянии погладил пониже спины в троллейбусе смазливую студенточку и
был тут же отколошмачен ее кавалером. Правозащитник Царюков обвинял психиатров
в том, что они регулярными обстрелами из психотронного оружия ухитрились
перепрограммировать весь его потенциальный электорат, и тот, зомбированный, от
Царюкова отшатнулся. Монархо-ультраславянин Омельяненко печатно обвинил доцента
Ошаровича в потаенном жидомасонстве, в качестве доказательства напирая на
окончание «вич». Доцент, мужик двухметрового роста, происходивший из старинной
белорусской шляхты, обиды не вытерпел, покушал водочки и в одиночку разгромил
штаб-квартиру Монархической ультраславянской партии, с большой сноровкой
действуя древком захваченного у врага знамени. Ультраславян (домашних
мальчиков-студентов, направлявших нерастраченную энергию вместо девушек на
изучавшиеся по сомнительным ксерокопиям основы национал-социализма) он гнал два
квартала, лупя древком по хребтине, – но был несказанно изумлен статьей в
газете «Вечерний Шантарск», объявившей эти события фашистским митингом в центре
города.