В начале 40-го года, когда война еще, по сути, не началась, хотя и была объявлена, чаще всех на Кэдоган-Мьюз появлялся Эдвард Кэри-Льюис. Обычно он приводил с собой кого-нибудь из друзей, а иногда — прехорошеньких девушек. Миссис Кэри-Льюис сама написала миссис Хиксон о смерти Эдварда, и миссис Хиксон плакала целый день. В конце концов ее начальник в столовой, справедливо полагая, что слезы миссис Хиксон отрицательно воздействуют на боевой дух солдат, отослал ее домой.
Во всех бомбежках домик чудом уцелел. В самый разгар яростных налетов совсем близко упала мощная бомба, миссис Хиксон перепугалась. Но большого урона взрыв не причинил — только кое-где треснули стены и повылетали все стекла. Пол везде словно посыпали битым стеклом, и все-все: мебель, фарфоровая и стеклянная посуда, картины, ковры — покрылось толстым слоем коричневатой пьии и копоти. Неделя ушла у нее на то, чтобы привести дом в порядок.
Джудит вынула ключ, провернула его в американском замке и вошла, закрыв за собой дверь. Справа от нее находилась кухня, и, заглянув туда, она увидела открытый пустой холодильник. Она подошла, закрыла дверцу холодильника и включила его; агрегат тихонько загудел. Надо будет купить что-нибудь из еды, пока магазинчик на углу не закрылся. Но не сейчас, попозже.
Взвалив свой саквояж на спину, она поднялась по крутым ступенькам, которые вели прямо в гостиную. Центрального отопления не было, и в доме казалось прохладно, но через пару минут, вернувшись в кухню, она включит газовую плиту, и дом моментально прогреется. За гостиной располагались спальня и ванная. Вторая спальня и уборная находились над кухней.
Каким блаженством, каким облегчением было наконец оказаться тут! Всякий раз, приезжая сюда из Портсмута (а она, пользуясь великодушием Дианы, останавливалась на Кэдоган-Мыоз уже раза три-четыре), Джудит испытывала удивительно отрадное чувство возвращения домой. Здесь столь явственно ощущался неповторимый, личный стиль Дианы и ее тонкий вкус, что уютно, даже роскошно обставленный дом внутри казался миниатюрной копией Нанчерроу, На окнах — шелковые занавески сливочного цвета, комнаты и коридоры сплошь застланы толстой бежевой ковровой тканью, монотонность которой смягчали лежащие там и сям персидские ковры. Диваны и кресла обиты ситцем, мебель — изящная, небольших габаритов. Картины и зеркала, пухлые диванные подушки, семейные фотографии. Недоставало только букетов из свежих цветов.
Джудит прошла в спальню. Опять кремовые занавески, двуспальная кровать с периной и тюлевым пологом. Покрывало из набивного ситца в розочках, такие же розочки украшают туалетный столик и маленький викторианский шезлонг. Диана не была здесь с начала войны, но флакон с ее духами все еще стоял на туалетном столике, и непроветренная комната хранила их незабываемый аромат.
Джудит сняла шапку и шинель, бросила их на кровать, села и взглянула на свои часики. Половина первого. В штатское переодеваться уже некогда. Придется Хетер смириться с тем, что она в форме. Она расстегнула саквояж, вынула мешочек с умывальными принадлежностями и, пройдя в ванную, облицованную розовым мрамором, с овчиной на полу, налила в кружку воды и приняла пару таблеток аспирина. Затем открыла зеркальный шкаф, покопавшись немного внутри, отыскала флакон «Глицеринтимола» и прополоскала этим снадобьем горло. Хотелось надеяться, что такое нехитрое лечение поможет ей продержаться остаток дня. Умыв руки и лицо, она вернулась в спальню и, сев перед зеркалом, привела в порядок прическу, подкрасилась и надушилась, осмотрела свой белый воротничок — не испачкался ли в дороге, поправила узел черного атласного галстука (лучшего, какой у нее был, из фирменного магазина «Гивс»). Отражение кровати за спиной так и манило, так и соблазняло. Хорошо бы забраться под одеяло и, обложившись горячими грелками и прохладными подушками, поспать, спокойно поболеть.
Но она уже опаздывала на свидание с Хетер. Со сном и со всем остальным придется потерпеть.
Она планировала добраться до Пикадилли на подземке, но, когда вышла на Слоун-стрит, подъехал автобус; она села в него и купила билет до Пикадилли-Сёркес. Было все еще очень холодно и темновато, в воздухе пахло снегом, разрушенные во время бомбежек дома на обшарпанных, грязных лондонских улицах бросались в глаза, точно дырки на месте вырванных зубов, витрины магазинов стояли заколоченные досками, остались только окошки-щелочки, через которые отпускался товар. В небе над парком висели окутанные туманом аэростаты заграждения. Газоны были изуродованы нагромождениями мешков с песком, изрыты бомбоубежищами. Все кованые ограды с витыми решетками исчезли — их пустили в переплавку для военных нужд; прелестная старинная церковь святого Джеймса, разрушенная прямым попаданием бомбы, лежала в руинах. Статую Эроса на Пикадилли-Серкес сняли и перевезли в безопасное место, но на ступенях постамента по-прежнему сидел народ; люди, как всегда, кормили голубей, покупали газеты.
Это был военный город, и, казалось, каждый второй его обитатель — в военной форме.
Автобус остановился, Джудит вышла и направилась по тротуару вдоль боковой стены «Свона и Эдгара», потом свернула за угол и поспешила к парадной двери. Хетер уже стояла там. Ее сразу можно было заметить: блестящие темные волосы, шикарное ярко-красное пальто, замшевые сапожки на меху.
— Хетер!
— Я уже отчаялась тебя дождаться.
— Прости, опоздала на десять минут. Ты замерзла? Нет-нет, не обнимай меня, не целуй, у меня, кажется, начинается простуда, не хочу передавать тебе инфекцию.
— Да плевала я на инфекцию!
И они все равно обнялись, а потом засмеялись — от радости встречи после такой долгой разлуки.
— Что будем делать? — спросила Хетер.
— А сколько у тебя времени?
—Только сегодняшний день, я свободна до вечера. Вечером должна вернуться назад. Завтра мне на службу. —Завтра же воскресенье.
— У нас нет выходных дней.
—Вот досада! А я думала, ты переночуешь у меня в доме Дианы.
—Я бы с радостью, но никак не могу. Ну да это ерунда. Мой поезд отходит в половине восьмого, В нашем распоряжении целый день. Я умираю с голоду, давай пойдем куда-нибудь и поедим, а потом уж подумаем, как быть дальше. Итак, куда идем обедать?
Немного посовещавшись, они отвергли «Кардома-кафе» и «Лайонз-Корнер-Хаус». Тогда Джудит предложила:
— А пошли в «Беркли».
— Но это же безумно дорого.
— Ерунда. И все равно по закону военного времени стоимость заказа не должна превышать пяти шиллингов. Будем надеяться, для нас найдется свободный столик.
И пройдя короткий путь обратно до Пикадилли, они двинулись в сторону гостиницы «Беркли». Войдя внутрь через вращающиеся двери, которые ни на секунду не замирали, они окунулись в мир комфорта, тепла, ароматов дорогих духов. Народу была тьма, в баре не протолкнуться, но Хетер заметила свободный столик с двумя стульями и, не мешкая, заняла его, пока Джудит искала ресторан и метрдотеля, чтобы спросить, нельзя ли найти столик для двоих. Метрдотель оказался весьма любезен; он не стал смотреть на нее, рядовую служащую ЖВС, к тому же, без кавалера, свысока, а подошел к столу, проверил свои записи и, вернувшись, сообщил, что если мадам изволит подождать, то через пятнадцать минут для них освободится столик.