Глава 1
У меня есть вредные привычки, и я не намерен с ними
расставаться. Хотя на проблему можно посмотреть и с другой стороны.
Давайте разберемся, что следует считать пагубными
пристрастиями. Употреблять спиртные напитки? Курить сигарету за сигаретой?
Волочиться за каждой юбкой? Готов поспорить с вами. Редкий мужчина откажется от
рюмки хорошего коньяка, качественной сигареты, красивой женщины. Впрочем,
кое-кто предпочитает другой сорт спиртного, не всем по душе то, чем наслаждаюсь
я. Многие парни любят водку или вино, но суть дела от этого не меняется. У меня
есть приятель, Сеня Рокотов, давно и счастливо женатый на вздорной Анюте. Так
вот, весело проведя пару часов с очередной любовницей, Семен, прежде чем
заявиться домой, поступает неординарно. Он выискивает какую-нибудь строительную
площадку, чем грязней, тем лучше, и самозабвенно топчется на первом этаже
возводимого здания, извозюкивая в цементной пыли дорогие ботинки. Потом, даже
не подумав почиститься, Рокотов влезает в свой роскошный джип и катит к Анюте.
Супруга открывает дверь, в руках у нее нет скалки, но выражение ее лица таково,
что большая часть мужиков мигом бы упала на колени.
– Где ты был? – ледяным голосом спрашивает Анюта.
– К любовнице ездил, – сообщает чистую правду
Сеня.
И тут его ласковую женушку просто сносит с катушек.
– Врун! – вопит она. – Посмотри на свои
туфли! Опять сам показывал клиенту квартиру? Ну сколько раз тебе, козлу,
говорить: не шляйся по недострою! Для этого есть специально обученные люди. Ты
же хозяин огромной строительной корпорации, а не риелтор хренов. Скройся с
глаз!
Анюта считает вредной привычкой посещение строек. Вот вам
придет в голову такое? То-то и оно!
К чему это я занудничаю? Да просто так, от плохого
настроения и нахлынувшей депрессии. А еще оттого, что одна из моих привычек –
жить спокойно в своей комнате, зная, что никто без особой необходимости не
ввалится ко мне, – теперь грубо нарушена.
Я с детства любил одиночество. Отец рассказывал, как в
момент прихода гостей маленький Ванечка старательно отворачивался от милых
тетенек, пытавшихся обнять или поцеловать его, и мигом ушмыгивал в детскую.
Сколько раз мне доставалось от Николетты за подобное поведение!
– Вава, – злилась маменька, – не будь букой,
изволь улыбаться людям и поцелуй Коку.
Один раз я по малолетству попытался сказать родителям
правду.
– Не хочу целовать.
– С какой стати? – взвилась Николетта. – Кто
спрашивает о твоих желаниях? Изволь делать то, что велят! Живо обними Коку и
Маку.
Но я в тот день решил проявить несвойственную мне
настойчивость и попытался объясниться.
– От Коки ужасно пахнет сладкими духами, а Мака
противно слюнявит мне щеку, просто тошнит от них обеих!
Гнев, павший на голову маленького Вавы, был настолько
ужасен, что потом до десяти лет я безропотно выходил вечером в прихожую, шаркал
ножкой, кивал головой и с тоскливой улыбкой выслушивал щебетание усыпанных
каменьями дам.
– Ах, Вава, ты так вырос! Просто невероятно, только
посмотри, Николетта! Совсем взрослый мальчик!
Наверное, следовало сказать:
– Что вы так удивляетесь? Ведь приходите сюда два раза
в неделю и видите меня постоянно!
Но, повторюсь, до десяти лет я стоически терпел объятия,
поцелуи и прикосновения чужих, пахнущих разными, не всегда приятными ароматами
рук к своей голове. А еще есть категория людей, которые обожают щипать детей за
щеку, приговаривая: «Красавец растет». Не знаю, как другие малыши, а меня
корежило от такой «ласки».
Перейдя в четвертый класс, я внезапно понял, каким образом
можно избавиться от напасти. Когда Николетта, разряженная в пух и прах, влетала
в мою комнату с воплем: «Как? Ты еще не в костюме? Немедленно одевайся и иди в
гостиную, Кока пришла!» – я медленно отрывал глаза от книги и покорно говорил:
– Уже бегу, только напиши записку.
– Какую? – настораживалась Николетта.
– Ну… обычную… «Ваня Подушкин не выполнил сегодня
уроки, потому что дома были гости!»
Первое время, услыхав такую просьбу, Николетта восклицала,
выпихивая меня в коридор:
– Ну и ерунда! Конечно, напишу! Эка проблема.
Но я не ждал мгновенного успеха, был упорен, словно китаец,
перебирающий рис, и в результате добился нужного эффекта. Через месяц после
начала «акции» моя классная руководительница, заслуженная учительница РСФСР,
дама, увенчанная за свои заслуги орденом, заявила на родительском собрании:
– К сожалению, в нашем классе не все благополучно. Ваня
Подушкин, вероятно, останется на второй год. И мальчика нельзя обвинять,
учиться ему мешает семья…
Гневные обличения полились на Николетту, на столе появились
все написанные ею цидульки, родители с нескрываемым возмущением смотрели на
маменьку. Николетте, красной от злости, пришлось оправдываться. В советские
времена вечеринки считались делом несерьезным, почти порочным, а мать,
разрешающая сыну не делать уроки, приравнивалась по статусу к запойным
алкоголичкам.
После этого случая меня оставили в покое. Один раз папенька
зашел в мою комнату и с тоской спросил:
– Ты, конечно, не выйдешь к гостям?
– Нет, – быстро ответил я, – завтра делаю
доклад по истории.
Из груди отца вырвался тяжелый вздох, перешедший в стон, и
он пробормотал:
– Может, взять на вооружение твой метод? Попросить
Николетту писать записку в издательство? Дескать, товарищ Подушкин не сдаст
рукопись, потому что вчера принимал гостей?
Я засмеялся, а отец ушел, мрачный, как ноябрьский вечер.