Наклонившись к Зебровски, я шепнула:
— Я его чувствую у себя в голове. Кажется, я могу
выяснить, что он видел прошлой ночью.
— Как?
Я пожала плечами:
— Чёртова некромантия, метафизика, магия, называй как
хочешь.
— Этот ордер не даёт вам права действовать магией на
мою паству.
Я посмотрела на Малькольма, и взгляд этот стал
недружелюбным.
— Мне разрешено использовать любые силы или
возможности, которые я сочту необходимыми. Так что я имею право использовать
магию, если она способствует выполнению моего долга.
— Я вам не позволю его зачаровывать.
— До тебя ещё не дошло, что я не хочу его убивать, если
он этого не делал? Если я выну ему сердце и отрежу голову, а завтра окажется,
что он невиновен, мне тогда что делать? Сказать: «Ой, простите?» — Меня снова
начала трясти злость. Сделав глубокий вдох, я сосчитала медленно до пяти — до
десяти терпения не хватило. — Я не хочу его убивать, Малькольм.
Это было сказано не зло, а почти с мольбой.
Малькольм посмотрел на меня, и такого выражения лица я у
него ещё не видела. Он пытался решить, не лгу ли я.
— Я ощущаю твоё сожаление, Анита. Ты устала убивать,
как устал я.
Видите ли, с вампирами проблема в том, что пусти их к себе в
голову на дюйм, они пролезут на метафизическую милю. Мне не понравилось, что он
так меня читает, особенно когда я под щитами. Конечно, я не знала, насколько
хорошо они защищают. Не сбросила ли я их, чтобы ощутить вкус вампиров? Я
подумала о них — и, да, они оказались убраны, или прорвались под волной запахов
и вкусов, крови, текущей в обмякших жилах. Я стала было поднимать щиты обратно,
но перед этим надо было ещё что-то сделать. Я обернулась к Малькольму:
— Я сейчас коснусь Эвери. Я загляну ему в голову и
увижу, что смогу. Я не собираюсь причинять ему вреда — намеренно. Мне нужна
правда, Малькольм, только и всего. Дай мне слово, что, если он виновен, ты мне
дашь его забрать.
— Как я буду знать, что ты узнала от него?
Я улыбнулась, и снова не слишком приятно.
— Когда я тебя попрошу — если попрошу, — коснёшься
меня, и будешь знать все, что знаю я.
Он посмотрел на меня, я на него. Один из тех моментов, когда
остаются непроизнесенные вопросы. Я знала, что он пытался получить информацию о
совершенных вампирами убийствах, когда пожимал мне руку. Есть штаты, где один
этот поступок включил бы его в шорт-лист вампиров — вампиров, ставших опасными.
Я знала, что он сделал, и у меня на руках был ордер, дававший мне достаточную свободу
манёвра, чтобы притвориться, будто Малькольм скрывал собственную причастность к
убийствам. До суда все равно бы не дошло; мне не пришлось бы доказывать свои
подозрения.
Малькольм вздохнул достаточно глубоко, чтобы у него плечи
поднялись и опустились. Он кивнул — коротко, резко, почти неуклюже, будто не
был уверен, что мысль ему нравится, но понимал, что ничего не поделаешь.
— Можешь коснуться Эвери, если он захочет. Можешь
использовать свою связь с Жан-Клодом, чтобы попытаться выяснить правду.
Я не стала его поправлять, что здесь больше моей
некромантии, чем силы Жан-Клода. Всем нужны какие-то иллюзии, даже мастерам
вампиров.
Я повернулась к Эвери:
— Вы согласны с тем, что я хочу сделать?
Он нахмурился недоуменно. Я уж подумала, может, он не такой
уж умный, как кажется, и не стыдно ли мне будет обижать убогого.
— А что вы хотите сделать?
— Коснуться вас.
Губы его изогнулись вверх в едва заметной улыбке, но в
глазах его было больше смеха, чем на губах.
— Да, — сказал он. — Да, пожалуйста.
Я протянула к нему руки и улыбнулась:
— Иди ко мне, Эвери.
И он сделал несколько шагов вперёд. Без приглашения встал
передо мной на колени. Поднял лицо, и в этом лице читалась готовность и полное,
безоглядное доверие. Не он был тупой, а я. Я подчинила себе его мозг, как
мастер вампиров подчиняет себе смертного. За миг до того, как его коснуться, я
подумала: если я сейчас вытащу пистолет и приставлю ему ко лбу, вздрогнет ли
он, или так и будет смотреть на меня исполненными доверия глазами, пока я буду
спускать курок?
Глава 66
Кожа у него была мягкая, даже щетина бороды мягче, чем
казалась на вид, такая чёрная на белой коже. Только коснувшись бороды, я знала,
что волосы тоже будут мягкие, и ничего нет в его теле сухого или жилистого. Он
весь был… мягкий.
Он улыбался мне, блаженно, будто видел нечто чудесное.
Поскольку смотрел он на меня, я знала, что ничего чудесного он не видит, только
меня, а меня можно назвать по-разному, но вряд ли чудесной.
Какое-то движение заставило меня оторвать взгляд от Эвери.
Кое-кто из вампиров встал со скамей. У некоторых был недоуменный вид, будто они
сами не знали, зачем поднялись. Другие уже вышли в проход, но остановились,
будто сперва знали, куда идут, а теперь уже не уверены. Но ещё некоторые,
примерно с дюжину, в главном проходе, недоумевать не собирались. Они смотрели
на меня, как смотрел на меня Эвери, будто я была ответом на их молитвы. Мне и
без того неловко видеть такое выражение на чьём-то лице, а тут ещё их так
много, и все вампиры, все незнакомые… Слово «нервозность» не передаёт моих
ощущений. Испуг — да, пожалуй. Испуг — точное слово.
— Вы их зачаровали, — произнёс Малькольм, и
произнёс сердито.
— Как вы чаруете людей? — спросила я.
— Я не использую свою силу на людях.
— Вы хотите сказать, что не используете своей силы,
чтобы выглядеть красивее в глазах людей и даже младших вампиров?
Он заморгал синими глазами, глядящими с приятного лица, но
совсем не такого поразительного, какое было у него раньше при наших встречах.
— Это было бы суетно, — ответил он очень, очень
тихо.
Он не стал отрицать, а я не стала выяснять. Основной мой
интерес к этой «суетности» заключался в вопросе: если он использует вампирские
силы, чтобы выглядеть лучше, для чего ещё он их использует? Но это вопрос не
срочный.
Эвери прильнул щекой к моей руке — не потёрся, как
леопарды-оборотни, но просто напомнил мне о своём присутствии. Я посмотрела на
него, на других вампиров, стоящих в проходе. Они почти выстроились в очередь,
будто ждали, что после Эвери я займусь ими. Такой цели у меня не было, и я не
знала, как исправить ситуацию.
Мысленно я обратилась к Жан-Клоду. Его шёпот побежал по мне,
зашевелил кожу, прошёл по руке в вампира у моих ног. Эвери закрыл глаза и почти
сомлел.
— Это не помогло, Жан-Клод, — прошептала я. —
Я хочу это прекратить, а не усилить.