Я закрыла глаза и чуть раскрыла метафизическую ладонь,
которую раньше пришлось сжать в кулак.
— Тогда зомби застрял бы там. Он бы мыслил, сознавал и
был не в силах шевельнуться. Он бы не гнил. Не мог бы умереть.
Я загнала силу в землю. Там было тихо, мирно. Только кости и
тряпки, ничего больше. Отлично.
— И ты действительно могла бы кого-то так оставить?
— Точно не знаю, но не хочу рисковать. Я бы никого не
бросила в таком виде.
Я отряхнула руки.
— Все в порядке? — спросил Грэхем.
— Да, одни кости.
— Вампиры тоже не умирают, если их похоронить, —
сказал Реквием. — Бывали случаи, когда вампиров закапывали слишком
глубоко, или те, кто должен был их достать, не могли этого сделать.
— Жуть! — передёрнулся Грэхем.
Я встала — и чуть не рухнула. Реквием поймал меня,
поддержал.
— Вот это, про похороненных заживо, рассказывают
маленьким непослушным вампирам?
Он посмотрел на меня, и столетия страданий вдруг отразились
в этих глазах.
— Я тоже узнал это на горьком опыте.
— Давайте теперь доставьте меня в «Запретный плод», и
постараемся, чтобы эта ночь в список горького опыта не попала.
— Как прикажет леди, — ответил он, улыбнувшись, и
предложил мне руку.
Я взяла его под руку, и он отвёл меня к джипу, потому что я
не знала, смогу ли я столько пройти и не упасть. Не настолько я себя хорошо
сейчас чувствовала, чтобы ставить Натэниелу засос на публике. Я себя
чувствовала слабой и больной, и никак не хотела участвовать в представлении, но
мне нужно было напитаться, а после представления он станет мохнатым. Выбор,
выбор, чертовски много вариантов и мало возможностей.
Глава 42
Я замёрзла, ещё не дойдя до джипа. Вести должен был Грэхем,
а я не соглашалась ехать без страховочного ремня, так что мы нашли компромисс.
Я поеду на заднем сиденье в одеяле, а Реквием постарается меня к себе прижать
потеснее, насколько это возможно при пристёгнутом ремне. Это гораздо легче
сказать, чем сделать.
Он начал с того, что обнял меня рукой за плечи, как можно
теснее прижавшись ко мне сбоку. Одеяло мы расстелили поверх нас. Он был тёплым,
тёплым от той крови, что у меня взял, но это не был жар вервольфа, и сидеть бок
о бок — совсем не так тепло, как сидеть у кого-то на коленях. Когда мы выехали
с кладбища, меня уже трясло. Ещё миля по Гравуа — и меня начали колотить
судороги.
Реквием нашёл под одеялом мою руку:
— У тебя руки холодные на ощупь.
— Ага, — сказала я.
Он обнял меня теснее, и одеяло сползло. Реквием поймал его,
попытался расстелить снова.
— Позволь мне тебя отстегнуть. Взять на руки, как
держал Грэхем.
— Если… — попыталась я произнести сквозь стучащие
зубы, — если мы попадём в аварию, я могу погибнуть.
— Верно, что ты не вампир, и можешь не пережить
автомобильной аварии, но верно и то, что вампир, слишком долго лишённый
питания, умереть не может. Он может высохнуть, как виноградина на лозе, но снова
станет сочным, зрелым и живым, отведав крови. Боюсь, что это не твой случай.
Зубы у меня выбивали дробь, будто я сидела на снегу, а не в
машине с включённым до упора отоплением и в объятиях тёплого мужчины. От холода
начинали болеть мышцы.
— Позволь мне хотя бы побольше накрыть тебя своим
телом. Я знаю, что эта поза покажется тебе лишённой достоинства, но умоляю,
позволь мне эту вольность.
Я сказала бы «нет», но зубы так стучали, что я боялась, как
бы они не раскололись. Он принял молчание за согласие и сполз на пол, залез
головой под одеяло и уткнулся ею мне в живот, обхватив меня руками.
Я хотела ему сказать, чтобы убрался, но непроизвольные
движения мышц прекратились, и зубы перестали изображать кастаньеты. Он был
прав, так теплее. Не намного, но, быть может, достаточно. Мне по-прежнему было
холодно, да так, будто я по самую задницу в снегу, и сверху ещё падает и
падает. Я раньше думала, что замёрзнуть насмерть — самая лёгкая смерть. Просто
засыпаешь. Но легко не было, и спать не хотелось ни чуточки. Немного страшно,
да, но спать не хочется.
Хотелось тепла. Хотелось жара. Чего-нибудь потеплее.
Из-под одеяла послышался голос Реквиема — весь его торс
полностью ушёл в серые складки.
— Дрожь слабеет.
— Я заметила, — сказала я, и было приятно, что
можно говорить, не рискуя прикусить язык.
Он ткнулся в меня лицом — странный кошачий жест. Об меня
достаточно часто трутся леопарды-оборотни, и я знаю, о чем говорю.
— Я сделаю все, что требуется моей леди.
— Это что должно значить?
Мне уже стало настолько лучше, что и подозрительность
проснулась.
Он засмеялся и прижался телом к моим ногам настолько сильно,
что у меня слегка разъехались колени. Тело его накрывало мне ноги, но это
движение было похоже на начало чего-то. Для большинства мужчин трудно
удержаться мыслями выше пояса, когда они касаются того, что ниже пояса, как бы
невинно ни было прикосновение. Он — вампир, но все равно мужчина. И я не ставлю
ему в вину, что он об этом думает, пока он ограничивается мыслями.
— Мне уже лучше. Вряд ли нужны такие героические меры.
— Твоя интонация, напряжение во всем теле, —
произнёс он из-под одеяла, — настолько насторожённые, будто ты думаешь,
что я тебя собираюсь насиловать.
— Скажем так: я не слишком доверчива.
Хотя я чувствовала себя несколько глупо, разговаривая с
выпуклостью под одеялом, когда эта выпуклость обернута вокруг моего тела. В
этой ситуации мне не хватало достоинства.
Он прислонился головой к моему боку, потому что был слишком
высок, чтобы положить её мне на колени, когда его тело накрывало мне ноги. Руки
его обернулись у меня вокруг спины, просунулись между мною и спинкой сиденья.
Для меня это было слишком интимно, и давным-давно, когда ardeur был ещё
голоден, такое слишком-личное-и-близкое пробудило бы его, но сейчас не случилось
ничего. Я ощущала только тепло и его движения, и ещё — неловкость от такой
близости почти незнакомого мужчины. Но я могла думать. Чувствовала себя
дерьмово, но такая близость не будила ardeur. Сегодня я питалась от этого
вампира, и даже эта мысль не пробилась сквозь холод. Будь мне сейчас получше, я
бы обрадовалась. Ardeur более не владел мной. Он не мог больше заставить меня
делать такое, что меня до невозможности смущает. Да, пусть я все равно должна
его кормить, но теперь на своих условиях. Или почти на своих.
И я сидела в компании красавца-мужчины, обернувшегося вокруг
моего тела, и улыбалась. Даже несмотря на холод и пустоту внутри, я радовалась.
По-прежнему вполне рада была променять тот всепоглощающий жар на этот ждущий
холод. Потому что я ощущала теперь это ожидание. Ardeur никуда не делся. Он как
огонь, догоревший до холодной золы, но в угасающих дровах ещё живой. Его лишь
как следует раскочегарить, и пламя будет то ещё.