— ..и способна поставить негодяя на
место.
— Тише, пожалуйста, — словно
заведенная повторяла Блюм.
— Прямо сейчас вызову милицию.
— Ой, тише!
— Пусть отметят факт безобразия.
— Не надо!
— Ваш сосед невероятно распущен.
— Все нормально, мы хорошо живем. Очень
прошу, не затевайте скандал, — чуть не зарыдала Теодора Вольфовна, —
иначе Валерий Павлович мне потом такое устроит…
— Да прекратите бояться! — рявкнула
Майя Леонидовна. — Поймите, этот Прыщ чувствует себя хозяином лишь потому,
что вы трясетесь, а дадите ему отпор — живо хвост подожмет. Все грубияны, как
правило, трусы.
— Вы не знаете Валерия Павловича, —
прошептала Блюм, — он способен извести человека. Я благодарна ему за
разрешение жить своей жизнью…
— Это уже ни в какие ворота не
лезет! — окончательно разъярилась Майя. — Теодора Вольфовна, милая,
вы что, раба Прыща?
— Ну… нет, — пролепетала
Блюм. — хотя… если подумать… коли честно… не лукавя… не кривя душой… то
да! Я его очень боюсь, но и уважаю.
Майя Леонидовна захлопала глазами. Конечно, директриса
понимала: жизнь интеллигентной старушки, вынужденной делить квартиру с наглым,
явно криминальным мужчиной в расцвете лет, не может быть безмятежно счастливой.
Но в Советской стране есть милиция и законы. Теодоре Вольфовне следует показать
Прыщу зубы… ну, если уж не все тридцать два, то хоть сколько есть! Мерзкий
уголовник навряд ли придет в восторг от перспективы общения с сотрудниками
органов.
— Если Валерий Павлович осерчает, он
запретит мне посещать библиотеку, — вдруг сообщила Блюм, — а я так люблю
вас всех.
— Этот подонок не имеет права вам ничего
запрещать! — затопала ногами Майя. — Теодора Вольфовна, милая, нельзя
быть такой размазней!
— Валерий Павлович мне хозяин.
У Майи Леонидовны от гнева пропал дар речи,
она смогла лишь выдавить из себя нечленораздельные звуки:
— А… а?., о… о!..
Блюм же очень тихо довершила начатую фразу:
— Мой муж человек резкий, принимает
решения мгновенно и никогда их не меняет.
Майя Леонидовна потрясла головой.
— Муж? Вы замужем?
— Да, а что тут удивительного?
— Но вы никогда не говорили о семье.
Блюм нахохлилась.
— Просто не было необходимости.
— И ваш супруг спокойно наблюдает за
хамством Прыща?
Теодора Вольфовна нервно поежилась.
— Вы не совсем поняли ситуацию. Я
расписана с Валерием Павловичем.
В макушку Майи Леонидовны словно воткнулся
гвоздь.
— С кем? — переспросила она. —
С Прыщом? Вы жена… э…
— Валерия Павловича.
— Господи! — в полной растерянности
ахнула директриса и от неожиданности бестактно спросила:
— Как же вас угораздило выйти замуж за
такого?
Лицо Блюм порозовело.
— В юные годы Валерий Павлович был иным,
нас связала большая любовь. Я ради мужа бросила родителей, порвала с привычным
кругом общения и некоторое время была счастлива. Но потом стало понятно:
несмотря на страсть, мы с Валерием Павловичем полярно разные люди и теперь
живем просто соседями. Муж благородный человек, он содержит меня, не упрекает
за полнейшую финансовую несамостоятельность и неумение вести домашнее
хозяйство, разрешает проводить время в библиотеке…
— Сколько же вам лет? — вновь
проявила бесцеремонность Майя.
— Сорок, — ответила
«старушка», — Валерий Павлович меня старше.
Майя Леонидовна вдохнула воздух и забыла его
выдохнуть. Блюм всего лишь сорок? Да быть такого не может! У нее же совершенно
седые волосы, стянутые на затылке в дурацкий пучок, бесформенная фигура,
дряблая, морщинистая кожа… И потом, Теодора никогда не улыбается!
Очевидно, ошарашенный вид директрисы выдал ее
мысли. Блюм опустила глаза в пол.
— Я всегда выглядела старше своих
лет, — прошептала она. — У нас такая генетика. У женщин в нашей семье
какой-то сбой в организме после родов случается. Бабушка моментально сдала,
мама превратилась по виду в пенсионерку, родив меня, и я начала стремительно
изменяться после появления на свет Павлика. Принесла сына домой и сообразила:
за неделю старюсь на месяц.
— У вас есть сын?!
— Да, Павлик, — кивнула
Теодора. — Но он сам по себе, ко мне душевно не расположен. Сложный
мальчик, вернее, юноша — Павлуше за двадцать, я очень рано родила. Думала, вот
оно, счастье: муж, сын. Ан нет, не дал господь радости: Валерию Павловичу я не
нужна, а Павлик из дома убежал.
Майя вздрогнула.
— Ваш сын удрал?
— Да.
— Почему?
Блюм пожала плечами:
— Павлик свободолюбивая личность, его,
как и отца, нельзя заставить ходить по струнке, и, к сожалению, ему достались
моя романтичность и влюбчивость. Сын не посвящал меня в свои дела, не
распахивал душу, но у меня есть глаза…
Теодора Вольфовна на секунду замолчала, потом
вдруг заплакала.
— Не расстраивайтесь, — бросилась
утешать бедную тетку Майя Леонидовна, — кое-кто из людей переживает
подростковые комплексы и в двадцать лет. Вернется ваш Павлик. Вот увидите, все
будет хорошо.
Теодора Вольфовна вытерла глаза и неожиданно
призналась:
— Всю ночь не спала, а потом вдруг
прикорнула и на весь день выпала. Уж извините, не пришла, бросила каталог.
— Не беда, — бодро воскликнула
Майя, — карточки есть не просят, полежат. И потом, вы же не штатная
единица, приходите, когда можете, трудитесь на общественных началах.
Блюм кивнула, но ничего не сказала, в комнате
на некоторое мгновение повисла тишина. Затем Теодора шепнула:
— Мне страшно.
— Хотите, заберу вас к себе? —
предложила Майя.
— Боюсь за сына.
— Он вернется.
— Нет, никогда. Ушел, прихватив очень
ценную вещь… кошек… вам не понять… Валерий Павлович крайне зол, он поклялся
Павлика из-под земли достать и убить…