Ничего не ответив, с гордо поднятым носом я
вернулась к себе и улеглась, засунув «киску» под голову.
Утром, когда домашние мирно пили кофе, я
выползла на кухню и сообщила:
– Кто тронет эту подушку – убью!
– Почему? – изумилась Юля.
– Я могу спать только на ней, иначе
мигрень начинается.
– Предупредила бы сразу, – вздохнула
Катя и понеслась в прихожую.
Минут десять все толкались в поисках курток,
обуви и перчаток. Наконец они ушли, и через секунду во дворе запикали
сигнализациями машины. Если я чего и не понимаю, так это зачем ставить охранные
устройства на наши автомобили. У Сережки белый «Форд» 1978 года выпуска. Задние
двери распахиваются с трудом, а передние, наоборот, отходят при каждом удобном
случае, еще регулярно отваливается глушитель, а багажник открывается, только
если его предварительно треснуть кулаком по крышке. У Катюши старая «копейка» с
абсолютно ржавыми крыльями и отвалившимся бампером, руль у этого, с позволения
сказать, автомобиля ходит не только по кругу, но еще и вверх-вниз, словно штурвал
у истребителя, и опять же беда с глушителем. Юля в декабре тоже купила себе
кабриолет.
– Надоело ругаться с Сережкой, –
объяснила она, – проси его вечно отвезти, лучше иметь свой.
Теперь наш автопарк украсился «Мерседесом»,
сделанным в 1980-м. «Мой персик» – любовно зовет колымагу Юлечка. Машина и
впрямь имеет цвет этого сочного фрукта. Ездит красавец на дизельном топливе,
жутко воняет и тарахтит, но новоявленная автомобилистка очень горда и
совершенно счастлива. Незадолго до случая с ногой она предложила мне:
– Давай, Лампа, поехали на рынок!
Честно говоря, я побаиваюсь ездить с
домашними, все время жду, что автомобили развалятся на ходу. Поэтому
предпочитаю передвигаться на общественном транспорте.
– Не надо, дома все есть!
– Ерунда, – отрезала Юля, – купим
впрок овощей: картошку, капусту, лук. Пользуйся, пока у меня время свободное.
– Отдохни лучше, – попыталась
ускользнуть я, – почитай книжечку, телик посмотри, я чудно на «Автолайне»
съезжу.
– Глупости, – фыркнула Юля и велела:
– Бери сумки и спускайся.
Поняв, что легче согласиться, чем спорить, я
покорно подхватила авоськи и села в «Персик». Первые несколько минут все шло
прекрасно, но тут Юлечка щелкнула каким-то рычажком, и из-под капота раздался
жуткий, леденящий душу стон.
– Что это? – спросила я, холодея от
ужаса. – Что?
Как ни в чем не бывало накручивая баранку,
Юлечка преспокойно пояснила:
– Мышь попала в вентилятор!
– Кто?
– У меня под капотом мышиное
гнездо, – пояснила Юля, – иногда кто-нибудь из грызунов и попадает
под лопасть.
– Ужас!
– И не говори, потом трупы убирать
приходится.
– Немедленно останови, – приказала
я, чувствуя, как к горлу подбирается тошнота.
– Зачем? – удивилась Юлька, но
затормозила.
– Сейчас же открой капот и выгони
несчастных животных!
– Что ты, – замахала руками
Юля, – на дворе минус двадцать, замерзнут, бедняги!
– А так погибнут в муках!
Внезапно она уткнулась лицом в баранку и
принялась хохотать.
– Ну и что тут смешного? –
возмутилась я.
– Ох, Лампец, – бормотала наша
журналистка, вытирая выступившие слезы. – Ну нельзя же быть такой
доверчивой!
– Ты хочешь сказать…
– Посуди сама, откуда в машине возьмутся
мыши, да еще в моторе!
– А стон?!
– Я печку включила, она холодная, вот и
воет, смотри.
И Юля, плавно тронувшись с места, опять щелкнула
чем-то. Вновь по салону разнесся невероятный, полный смертельной муки крик.
– Часто она так? – спросила я,
поеживаясь.
– Каждый раз, пока не согреется.
Слушая непрекращающийся, рвущий душу стон, я
приняла твердое решение: в следующий раз на рынок – только пешком. Лучше тащить
на себе двадцать килограммов, чем леденеть от ужаса.
* * *
Дождавшись тишины, я утащила трубку к себе в
комнату и принялась звонить. На этот раз Колосова откликнулась моментально:
– Алло.
– Извините, мы не знакомы, но мне очень
нужно найти Рагозина Николая Федоровича.
Анна Константиновна помолчала. Потом
поинтересовалась:
– Кто вы? Представьтесь.
– Евлампия Андреевна Романова.
– Мне это ни о чем не говорит, –
сухо сказала дама. – Зачем вам Рагозин?
– Трудно объяснить, но очень нужен!
– Приезжайте, – коротко сообщила
дама и продиктовала адрес.
Анна Константиновна походила на сельскую
учительницу. Простое, круглое русское лицо с бесформенным носом. Возраст дамы
определялся с трудом: то ли хорошо выглядящая пятидесятилетняя тетка, то ли
рано состарившаяся девушка. На голове – дурацкая химическая завивка, та самая,
когда волосы начинают походить на шерсть больного барана. Брови неаккуратными
дорожками спускаются к вискам, к ним явно никогда не подбирались с пинцетом.
Кожа на лице тусклая и будто грязноватая, а фигура напоминает мешок, набитый
мукой.
– Раздевайтесь, – холодно велела
хозяйка.
Я повесила куртку на крохотной вешалке и вошла
в комнату. Из груди вырвался вздох удивления. На столе стояли сразу два
компьютера, чуть поодаль принтер, факс и еще куча каких-то приборов, мигающих
разноцветными лампочками.
– Так зачем вам нужен Николай?
Поколебавшись секунду, я выдала
душераздирающую историю. Лежала в больнице вместе с Настей Звягинцевой. Та
скоропостижно скончалась, оставив письмо, которое нужно передать Рагозину. На
конверте указан адрес: Мирославская улица, но там проживают какие-то студенты…
Анна Константиновна тяжело вздохнула:
– Значит, Настя умерла! Много горя
принесла она Коленьке…
– Почему?
Колосова повертела в руках зажигалку, потом
вытащила коробочку «Золотой Явы» и сообщила:
– Они учились вместе в институте.
Николаша был влюблен в нее, словно подросток. Просто сох, таскал букеты,
конфеты.