Жюстина, или Несчастья добродетели - читать онлайн книгу. Автор: Маркиз Де Сад cтр.№ 62

— В первый раз, святой отец? Абсолютно никакого, так как я была без сознания.

— А в других случаях?

— Поскольку я презираю подобные мерзости, ни о каких приятных ощущениях не могло быть и речи.

Затем монах, не прекращая содомировать юного наперсника, задал следующие вопросы:

1) Правда ли, что она — сирота и родилась в Париже;

2) Действительно ли у нее нет ни родителей, ни друзей, ни защитников — словом, никого, кому она могла бы писать;

3) Сказала ли она пастушке, указавшей ей монастырь, о своем намерении отправиться туда и не договорилась ли с ней о встрече на обратном пути;

4) Не заметила ли она за собой слежки и не видел ли кто, как она заходила в монастырь. Кроме того, Северино спросил о возрасте маленькой пастушки и о том, как она выглядела, и попенял Жюстине за то, что она не привела ее с собой.

— Вы забыли, — заметил он, — что к своим добрым делам надо приобщать и других людей.

Закончив эту назидательную тираду, монах извлек член из заднего прохода своего педераста, возбужденный пуще прежнего.

— Дитя мое, — предложил он Жюстине, — теперь надо получить наказание за ваши прегрешения, а для этого необходимо абсолютное смирение. Пройдем в храм, перед чудодейственным образом зажгут две свечи, и с девы спадут покровы, вы последуете ее примеру — разденетесь тоже — и будете знать, что полная нагота, которую я от вас требую и которая, возможно, в глазах людей была бы кощунством, в наших будет еще одним средством искупления.

Тогда юноша выскочил из исповедальни, взял свечи, поставил их на алтарь, залез туда и снял с иконы покрывало. Жюстина, по-прежнему ослепленная иллюзиями своей пылкой набожности, ничего не слышала, ничего не замечала и простерлась ниц, но Северино грубо поднял ее и сказал:

— Нет, вы получите на это право, когда обнажитесь: здесь требуется самое полное, самое большое смирение…

— О, отец мой, простите!

В следующее мгновение благочестивая Жюстина явила похотливому взору лицемера всю красоту своего тела. Едва увидев его, заржал от вожделения и начал поворачивать девушку в разные стороны: под тем предлогом, что ему надо посмотреть позорное клеймо, святоша во всех деталях рассмотрел восхитительные линии бедер и соблазнительные полушария Жюстины.

— А теперь на колени, — приказал он, — если хотите помолиться, и не обращайте внимания на то, что будет с вами происходить в это время: запомните, девочка, если я замечу, что ваши мысли не совсем отрешились от материи, если почувствую, что они еще тянутся к земным делам и не устремлены к Господу, я наложу на вас новое наказание, и оно будет суровым и кровавым; не забудьте об этом и приступайте.

С этого момента сластолюбец потерял над собой контроль: решив, что состояние, в котором находилась Жюстина, и ее поза избавляют его от церемоний и предосторожностей, он пристроился сзади вместе со своим наперсником, предоставил ему возбуждать себя непристойными ласками и стал водить трясущимися руками по девичьим ягодицам, время от времени оставляя на них следы ногтей — зримое и ощутимое свидетельство своей жестокой похоти.

Жюстина, недвижимая, твердо уверенная в том, что все, происходившее вокруг нее, имело единственную цель — постепенно привести ее к небесной благодати, терпела боль с удивительным смирением: ни единой жалобы, ни одним движением не показала она своего состояния, ее разум так высоко устремлялся к вещам вечным, что если бы палач разодрал ей всю кожу, она не произнесла бы ни звука.

Вдохновленный полным оцепенением своей подопечной, монах осмелел еще больше: он крепко стиснул обе несравненные ягодицы нашего ангела, затем осыпал их такими увесистыми шлепками, что глухое эхо раскатилось под сводами церкви и хрупкая жертва согнулась и поникла как лилия под северным ветром. Потом он обошел ее спереди и, не зная больше чувства меры, продемонстрировал ей багровый жезл, угрожающе взметнувшийся к небу, более чем достаточный, чтобы сорвать с ее глаз повязку суеверия, если такая существует; злодей коснулся ее груди и, наглея все больше, осмелился прижать свои грязные губы к устам, где находили приют добродетельность, простодушие и искренность. О сладостные чувства светлых душ, как скоро вы увяли перед этим натиском! Жюстина захотела вырваться.

— Не шевелитесь, — строго сказал ей разъяренный монах, — разве я вам не говорил, что ваше спасение зависит от вашего смирения и что вещи, грязные в глазах простых людей, в нашей среде служат символом чистоты, целомудрия, набожности?

Схватив одной рукой за волосы жертвы, он проник языком в ее рот и прижался к ней всем телом с такой силой, что она не могла не почувствовать, как твердый член монаха упирается в ее промежность; но итальянец, тут же, будто устыдившись такой вызывающей неверности по отношению к предмету своего культа, снова зашел сзади, и наконец запечатлел самый горячий, самый страстный поцелуй на ягодицах, уже пылавших от сильных ударов его ладони; он раздвинул их и сунул язык в потаенное отверстие, он долго смаковал свое сладострастие, словно поворачивая его и так и эдак, он исходил преступной похотью, и все это время его возбуждал мальчик, который был рядом с самого начала этой скандальной сцены и едва не довел его до оргазма, однако священнослужитель успел сообразить, что без участия собратьев продолжать дальше невозможно; он велел Жюстине следовать за ним, добавив, что процедура покаяния завершится в другом месте.

— Мне одеться, святой отец? — спросила несколько обеспокоенная девушка.

Вот убедительное доказательство неразрывной связи между духом и физическим состоянием: вознесите первый, и вы сможете господствовать над вторым; этим объясняется восторг мучеников, за что бы они не страдали, ибо не существует цели страданий, по-настоящему благородной и справедливой — то или иное качество придает ей общепринятое мнение. (Прим. автора).

— Ни в коем случае, — обрезал настоятель, — разве в нашем доме опаснее быть обнаженной, чем в церкви?

— Я согласна, святой отец.

Юный педераст погасил свечи и унес одежду Жюстины. Теперь ее освещала только маленькая свечка, которую держал шедший впереди Северино, а шествие замыкал юноша — в таком порядке они вошли в ризницу. Открылась потайная дверь в стене столярной мастерской, за ней Жюстина увидела узкий темный коридор, переступила порог, и дверь закрылась будто сама собой.

— О святой отец, — дрожащим голосом проговорила девушка, — куда вы меня ведете?

— В надежное место, — ответил монах, — туда, откуда ты не скоро выйдешь.

— Великий Боже! — И Жюстина резко остановилась.

— Шагай, шагай, — жестко сказал настоятель, вытолкнув ее вперед, чтобы она шла первой. — Раздумывать уже поздно, черт побери! И сейчас ты сама увидишь, строптивая девчонка, что если место, куда я тебя веду, не доставит тебе большого удовольствия, то уж во всяком случае ты быстро научишься доставлять его нам.