Жюльетта. Том II - читать онлайн книгу. Автор: Маркиз Де Сад cтр.№ 43

Если красота Корнелии была безупречна, то ее несчастная мать, тридцати пяти лет от роду, отличалась несравненным великолепием и изяществом форм и линий. Леонардо, пятнадцатилетний брат Корнелии, ни в чем не уступал сестре и матери.

— Ого, — обрадовался Браччиани, привлекая мальчика к себе, — давненько я не видел такого херувимчика.

Но злосчастное семейство настолько было подавлено пережитыми страданиями и горестями, что мы все невольно притихли, не спуская глаз с прибывших; вы же знаете, друзья, что злодею всегда доставляет неизъяснимое наслаждение видеть горе, которое его порочность принесла безвинному человеку.

— Ого, в твоих глазах загорелся огонек, — шепнула мне Олимпия.

— Вполне возможно, — так же тихо ответила я, — только каменное сердце может остаться равнодушным при виде такого спектакля.

— Я тоже не знаю ничего более восхитительного, — согласилась княгиня, — ничто на свете так не будоражит мне кровь и не бросает в жар мою куночку.

Между тем представитель закона заговорил торжественным и угрожающим голосом:

— Надеюсь, вы полностью признаете свои преступления?

— Мы не совершили ничего дурного, — с достоинством отвечала Корнелия.

— В какой-то момент я думала, что моя дочь виновна в воровстве, — добавила ее мать, — но ваше поведение объяснило мне все, и я поняла ваши черные замыслы.

— Скоро вы увидите их еще лучше, мадам.

Мы вывели пленников в небольшой сад, избранный местом казни, где Киджи подверг их строгому допросу, а я в это время возбуждала его дремлющие мужские атрибуты. Вы не представляете себе, с каким искусством он заманивал их в ловушки, какие хитрые уловки он употребил для этого, и несмотря на их честные и наивные ответы, Киджи признал их всех троих виновными и тут же вынес приговор. Олимпия связала мать, я схватила дочь, а граф и судья занялись мальчиком.

Согласно правилам, прежде чем перейти к главной пытке, которая должна завершать эту церемонию, приговоренных подвергли, так сказать, предварительным мучениям. Олимпия взяла хлыст и исхлестала в кровь живот Корнелии, Браччиани и Киджи розгами выпороли Леонардо, превратив в месиво прекрасные юношеские ягодицы, а я истерзала грудь матери. Затем мы связали несчастным руки за спиной, привязали к ним перекинутые через ветки дерева роковые веревки и начали поднимать и снова опускать их тела почти до самой земли; пятнадцать таких акробатических упражнений вывернули им плечи из суставов, поломали руки, раздробили грудные кости и порвали связки и сухожилия, а на десятом из чрева Корнелии вывалился плод и упал прямо на чресла Киджи, которому я в это время энергично растирала член. При виде этого необыкновенного зрелища мы все, даже Браччиани, который крутил лебедку, не могли удержаться от извержения, словом, все произошло в полном соответствии с ритуалом. Хотя сперма пролилась, и мы несколько успокоились, никто не подумал о том, чтобы сделать передышку, и лебедка продолжала работать до тех пор, пока не вытрясла всю душу из несчастных. Вот так злодейство поступает с невинностью, когда оно обладает богатством и влиянием и когда ему ничего не остается, кроме как обрушиться на несчастье и бедность.

Ужасный план, назначенный на следующий день, был приведен в исполнение в самом лучшем виде. Мы с Олимпией наблюдали катастрофу с террасы и неистово ласкали друг друга, глядя, как разгораются пожарища. К вечеру все тридцать семь приютов были охвачены пламенем, и количество погибших превысило двадцать тысяч.

— Какое блаженство, черт меня побери! — восклицала я, извергаясь при виде необыкновенного спектакля, ставшего плодом преступления Олимпии и ее единомышленников. — Как приятно совершать подобные злодейства! О, непонятная и загадочная Природа, если и вправду оскорбляют тебя такие чудовищные дела, зачем ты заставляешь меня наслаждаться ими? Ах потаскуха, быть может, ты меня обманула, внушив когда-то мысль об отвратительной божественной химере, которой, как говорят, ты служишь; и что если мы являемся твоими рабами еще в меньшей степени, чем божьими? Быть может, никаких причин не требуется для следствия, и мы все, подчиняясь слепой, заложенной в нас силе, сами становимся силой, иррациональной и самодостаточной, и представляем собой лишь неразумные элементы некоей неподвластной нашему разуму жизни, чьи тайные замыслы объясняют причину не только всеобщего движения, но и причину всех поступков и людей и животных.

Пожар бушевал восемь дней и ночей, и все это время наши друзья не показывались; они появились только на девятое утро.

— Все кончено, — сказал судья, — и папа перестал стенать и ломать себе руки; я получил то, что хотел, поэтому соблаговолите принять свое вознаграждение. Ваше чувствительное сердце, Олимпия, наверняка бы тронули эти грандиозные пожары; если бы вы только видели тех девочек, охваченных паникой, голеньких, метавшихся в поисках спасения от адского пламени, и эту орду головорезов, которых я расставил у дверей, с вилами в руках, якобы для того, чтобы спасать несчастных, и которые заталкивали их обратно в огонь, хотя, разумеется, некоторых, самых симпатичных, они спасли, и теперь эти юные красотки будут служить моей деспотичной похоти… Ах, Олимпия, если бы вы видели все это, вы умерли бы от удовольствия.

— Верю, верю, негодник, — улыбнулась мадам Боргезе, — и сколько же душ вы спасли?

— Около двухсот; они покамест находятся под охраной в одном из моих дворцов, а потом я их распределю по своим загородным поместьям. Самые красивые образчики я подарю вам, а вместо благодарности я прошу только одного: чтобы время от времени вы приводили ко мне вот такие очаровательные создания. — И монсиньор указал на меня.

— Я хорошо знаю ваши взгляды относительно нашего пола, и тем более мне удивительно, что вы до сих пор думаете о ней, — заметила Олимпия.

— Признаться, мои симпатии в данном случае нисколько не связаны с моим членом; вам хорошо известно, что как только женщина начинает отвечать любовью на плотские утехи, которыми мы с ней занимаемся, я перестаю платить ей иной монетой, кроме презрения и ненависти. Я очень часто испытывал оба эти чувства к предмету своих страстей, и от этого мои удовольствия возрастали многократно. Точно так же я отношусь к тому, что касается благодарности, и не люблю, когда женщина воображает, будто я чем-то ей обязан, коль скоро запятнал себя связью с ней; от женщины я не требую ничего, кроме покорности и бесстрастия, отличающих тот известный вам предмет, на который я сажусь каждый день, чтобы справить естественные надобности. Я никогда не считал, что слияние двух тел может или должно вести к слиянию двух сердец; на мой взгляд, физическая связь скорее чревата возникновением таких чувств, как отвращение, презрение, ненависть, но только не чувства любви; я не знаю другого такого чувства, которое способно настолько подавить удовольствие и которое было бы так чуждо моему сердцу, как любовь. Однако, мадам, — продолжал Киджи, взяв меня за руку, — смею уверить вас, что образ ваших мыслей, чему я был свидетелем, ставит вас в совершенно другое положение, и вы всегда будете пользоваться уважением любого свободомыслящего философа.