— Знаешь, Дюран, — заговорила я, когда мы
вернулись к узникам, — я бы хотела взять себе этих двух албанок, они
заменят мне Элизу и Раймонду; я уже вижу недовольство на твоем лице, поэтому
спешу предупредить тебя, что пожертвую ими в любой момент, когда ты этого
захочешь, и сделаю это, не моргнув глазом, как и в прошлый раз.
— Опять женщины. Неужели ты не можешь обойтись без них?
— Не могу, представь себе. Но сердце мое будет всегда
принадлежать только тебе, мое сокровище.
— Ах ты, хитренькая лисичка, ну как тебе откажешь!
Мы освободили Лилу — так звали семнадцатилетнюю — и
Розальбу, которая была на год старше, но на всякий случай заперли их в одной из
роскошных комнат замка. Бедняжек целую неделю держали в подвале, почти не
кормили, спали они на голом полу, прикрытом соломой, и вид у них был жалкий и
испуганный. Но я их расцеловала, обласкала, из глаз у них хлынули слезы
облегчения, и они с благодарностью бросились к моим ногам. Как оказалось, они
были сестры, дочери богатого коммерсанта в Рагузе, с которым Корделли вел
торговые дела; итальянец уговорил их отца отправить дочерей в Венецию, чтобы
они получили воспитание, а потом сочинил письмо об их трагической гибели и
оставил их для своих утех.
— Тогда я тоже возьму себе одну из пленниц, — сказала
Дюран:
— Ну конечно, дорогая, и мне никогда не придет в голову
ревновать тебя.
— Ты чудовище! — Она погрозила мне пальцем. —
Я более чувствительна чем ты, и мне будет противно, если кто-то будет отвлекать
меня от мыслей о тебе.
— Будет тебе, любовь моя, не надо смешивать плотские
наслаждения с умственными развлечениями, — укоризненно заметила я. —
Я уже говорила тебе, что мои убеждения, хотя они, возможно, в чем-то отличаются
от твоих, неизменны: я вправе сношаться с первым встречным на этой земле и в то
же время ни на миг не отступлю от нежной привязанности к своей единственной
подруге и сохраню это чувство до конца дней.
Трех других девочек и четверых мальчиков мы отвели в зал для
пыток. Полдня развлекались с ними, после чего усовершенствовали истязания,
которые практиковал Корделли, и сделали кончину всех семерых в тысячу раз
мучительнее и страшнее. Потом поспали не более двух часов и продолжили поиски.
— Я не знаю, где именно он хранил свои деньги, —
сказала старуха в ответ на наши настойчивые вопросы, — я даже не уверена,
находятся ли они здесь, но рядом с винным погребом есть еще какой-то запертый
подвал.
Мы спустились вниз и столкнулись с двумя прочными бронзовыми
дверьми, которые преграждали путь к тому подвалу, и у нас не было никакой
возможности взломать их. Однако чем больше трудностей вставало перед нами, тем
сильнее становилось наше желание преодолеть их. После долгого лазания по сырому
и темному подземелью мы обнаружили небольшое окошко в стене указанного дуэньей
подвала, которое загораживала не очень толстая железная решетка. В едином
порыве мы бросились вперед и заглянули внутрь, где, несмотря на полумрак,
разглядели шесть больших сундуков; можете себе представить, как подстегнуло нас
это зрелище. Наконец нам удалось отогнуть прутья решетки, я проскользнула в
узкий проход и, дрожа от нетерпения, подняла крышку первого сундука. Увы, к
своему жестокому разочарованию я увидела, что все ящики содержат только орудия
пыток или предметы женской одежды. Разъяренная, я готова была бросить это безнадежное
дело. Но Дюран не смирилась с поражением.
— Там должно быть еще что-нибудь, посмотри
внимательнее.
Я снова зашарила по сундукам, и скоро мои пальцы наткнулись
на связку ключей. К одному из них была привязана пластинка с надписью: «Ключ от
сокровищницы».
— Ах, Дюран! Не будем терять времени в этом погребе;
то, что мы ищем, находится в другом месте — погляди, что я нашла. Сначала мы
встретили двери без ключей, а вот теперь — ключи от неизвестных дверей. Эй,
донна Мария, может быть, ты что-нибудь знаешь об этом? Если поможешь нам, ты
будешь обеспечена на всю жизнь.
— Клянусь, что ничего не знаю. Но если хорошенько
поискать, мы что-нибудь да найдем.
— Принеси мне ветку лещины, которая растет у вас в
саду, — приказала Дюран.
Когда старуха вернулась, моя подруга взяла ветку, легонько
зажала ее между большим и указательным пальцами и пристально уставилась на нее.
Какое-то время прутик оставался неподвижным, потом его свободный конец слегка
приподнялся и отклонился влево словно по волшебству; Дюран пошла в том направлении
по длинной галерее, в конце которой мы снова остановились перед запертой
дверью. Я попробовала ключ, дверь открылась, и ветка быстро закрутилась в
пальцах Дюран. Мы вошли в низкий подвал и увидели десять огромных сундуков; на
этот раз в них были не женские тряпки и не орудия пытки, а монеты — монеты из
чистого золота, миллионы монет.
— Это просто сказка! — ахнула я. — Скорее
выносим отсюда это богатство.
Но сказать это было легче, чем сделать. Мы никого не могли
позвать на помощь, а о том, чтобы поднять эти сундуки и вынести их из замка,
нечего было и думать. Поэтому мы приняли решение опустошить их. Оставалось
одно: взять меньше, но наверняка вынести все, что возьмем. Старая дуэнья, обе
девушки и мы с Дюран наполняли мешки так, чтобы могли нести их, и в продолжение
восьми дней выносили сокровища Корделли на свет божий. Любопытным соседям мы
сказали, что Корделли находится в поездке и что он любезно пригласил нас
погостить в своем замке, а за это время наняли небольшое судно. На девятый день
мы взошли на борт, после того, как погрузили свой тяжелый багаж и
предварительно замуровали дуэнью в бочку вместе с большими камнями и утопили в
море.
Погода была чудесна, море — спокойно и приветливо, наши
новые служанки — ласковы и предупредительны, их тела превосходны, и мы приплыли
в Венецию в прекрасном настроении.
Спору нет: необыкновенное и величественное зрелище являет
собой этот большой город, плывущий по воде. Кто-то, кажется, Грекур
[120]
, сказал, что если содомия избрала Венецию своей цитаделью и
надежным приютом, так только по той причине, что на морской глади фанатизм не
может разжечь свои адские погребальные костры, чтобы наказать грешников. Как бы
то ни было, в Венеции не счесть приверженцев этого культа — их много больше,
чем в любом другом городе Италии.
Воздух в Венеции ласковый и томный, навевающий мысли о
наслаждениях, но он часто бывает нездоровым, особенно во время отлива;
горожане, те, что побогаче, стараются как можно больше времени проводить в
своих восхитительных загородных поместьях на материке или на соседних островах.
Несмотря на неблагоприятный климат, среди жителей можно
встретить многих выдающихся личностей, а жительницы Венеции стареют не столь
быстро, как в других местах.