Жюльетта. Том I - читать онлайн книгу. Автор: Маркиз Де Сад cтр.№ 82

Во время нашей первой встречи мадам де Клервиль была со мной откровенна; признаться, такая откровенность поразила меня в женщине, которая, по ее словам, была абсолютно убеждена в своем превосходстве над окружающими, однако и позже она никогда не относилась ко мне свысока.

— Нуарсей очень точно описал тебя, — сказала она, — и я вижу, что у нас похожие вкусы, и мыслим мы одинаково, как будто рождены, чтобы жить вместе, поэтому, объединив наши усилия, мы завоюем весь мир. Но прежде всего надо убрать с пути всяческие границы и барьеры, которые изначально придуманы только для дураков. Возвышенные натуры, гордые Души и холодные умы свободны от этих уз, они знают, что счастье находится по другую сторону добра и зла, и отважно шагают к нему, попирая презренные законы, пустые добродетели и тупоумные религии тех жалких, ничтожных и грязных людишек, которые, по-моему, только бесчестят Природу.

Несколько дней спустя Клервиль, от которой я уже потеряла голову, пришла ко мне на ужин. И вот тогда — это была наша вторая встреча — мы открыли друг другу свое сердце, признались в своих слабостях и своих самых тайных чувствах. О, какую же богатую надуру обнаружила я в Клервиль! Мне кажется, если есть на свете истинный порок, он должен был избрать центром своей империи это развратное существо.

Прежде чем мы сели за стол, Клервиль увлекла меня в уютный уголок, увешанный зеркалами; мы легли на широкую кушетку, подложив под себя бархатные, подушки; мягкий свет свечей, казалось, призывал к любви, неге и сладострастию.

— Не правда ли, мой ангел, — начала она, целуя мои груди и облизывая соски, — что такие женщины, как мы, должны знакомиться, лаская друг друга.

С этими словами она подняла подол моего платья, глубоко проникла языком мне в рот, а рука распутницы властно легла на самое сокровенное место.

— Вот где таятся все удовольствия, — шептала она, — вот в этом гнездышке из роз. Хочешь, я разбужу его, моя сладкая? Ох, Жюльетта, я доведу тебя до экстаза, если ты позволишь мне разжечь этот сладостный костер. Ах ты, распутница, я чувствую ответ в твоем маленьком ротике, твой язычок охотится за моим и приглашает его в страну сладострастия. Ласкай меня и давай умрем в страстных объятиях!

— Может быть, нам раздеться, — предложила я, — праздник похоти требует наготы, кроме того, я не имею ни малейшего представления о вашем теле, а я хочу увидеть все, все… Давайте избавимся скорее от этих идиотских одежд, я хочу слышать, как бьется ваше сердце, хочу видеть, как ваша грудь вздымается от волнения, и убедиться, что это я вызвала его.

— Замечательная мысль. Она говорит о твоих вкусах, Жюльетта, и они мне уже нравятся.

Мы быстро обнажились и несколько долгих минут молча любовались друг другом. Прелести, которыми одарила меня Природа, привели Клервиль в сильное возбуждение, а я пожирала глазами ее красоту. На всем белом свете не найти такой безупречной фигуры, такого роскошного зада… А какие ягодицы! Боже ты мой! Я видела перед собой зад Афродиты, которой поклонялись древние греки, и самый сладостный на свете, самый благоуханный треугольник, и я долго и самозабвенно целовала эти волшебные места; моя новая подруга вначале милостиво позволяла мне делать с ней все, что я хотела, затем вернула стократно мои ласки.

— А теперь ни о чем не думай и положись на меня, — сказала она, укладывая меня на спину и широко раздвигая мне ноги, — сейчас ты увидишь, как я ласкаю женщин.

Одним пальцем она начала массировать мне клитор, другим — задний проход, а ее язык, оказавшись в самых недрах моей куночки, жадно слизывал нектар — плод ее безумных ласк. Признаться, меня никогда прежде не ласкали с таким искусством; три раза подряд я кончила ей в рот с таким остервенением, что испугалась, как бы не сойти с ума. Между тем Клервиль, ненасытная в своей жажде пить и пить мою плоть и готовая сделать четвертый заход, искусно, со знанием дела, сменила позу: теперь она погрузила один палец в мою вагину, другим, частыми нежными движениями, растирала хоботок, а ее умелый, ее восхитительный, ее набухший язычок проник в заднюю норку…

— О какое чудо! Какое блаженство! — поминутно вскрикивала я. — Ах, Клервиль, вы моя погибель…

И ловкость этого несравненного создания вытолкнула из самых недр моего существа новую порцию горячей влаги.

— Ну и как? — спросила она, когда я обрела способность соображать. — Что ты скажешь: могу я приласкать женщину? Да, я женщин обожаю, и нет ничего удивительного в том, что у меня есть талант доставлять им удовольствие. А чего еще ты ожидала? Я — извращенная особа, солнышко мое. Так разве я виновата в том, что Природа подарила мне вкусы, отличные от обычных? Нет ничего более несправедливого, нежели закон, который разрешает совокупление только мужчины с женщиной, ведь женщины', в большей мере, чем мужчины, способны удовлетворять друг друга. Мы можем обходиться без противоположного пола, который дает нам лишь нечто, отдаленно напоминающее наслаждение.

— Что я слышу, Клервиль! Выходит, вас не привлекают мужчины?

— Я пользуюсь ими постольку-поскольку, в той мере, в какой допускает мой темперамент, но тем не менее глубоко презираю их; я даже не против того, чтобы стереть с лица земли самого последнего из этой породы, сам вид которой всегда вызывает у меня раздражение.

— Невероятно! Какая гордыня!

— Так я устроена, ангел мой, и эта гордыня делает меня откровенной; я всегда говорю то, что думаю, это и облегчило наше знакомство.

— В ваших словах я слышу жестокость, и если бы они претворились в дела…

— Ты говоришь «если»? Но такое случается очень часто. У меня действительно жестокое сердце, я далека от мысли, что чувствительность предпочтительнее бесстрастия, которым я наслаждаюсь и которым счастлива. Ах, Жюльетта, — продолжала она, набросив на себя одежду, потому что еще не остыла от моих ласк, — мне кажется, ты живешь иллюзиями, что касается добросердечия, сочувствия, чувствительности — этих опасных чувств, коими так гордится чернь.

Чувствительность, милая моя, — это источник всех добродетелей, равно как и всех пороков. Именно чувствительность привела Картуша [73] на эшафот, и она же стала причиной того, что имя Тита [74] было вписано золотыми буквами в книгу истории человеческой. Благодаря чувствительности мы испытываем радость от дурных поступков; человек, лишенный чувствительности, напоминает инертную массу, не способную ни к добру, ни к злу, и из всех человеческих свойств обладающую лишь внешней формой. Но чувствительность чувствительности рознь: все зависит от устройства наших органов, от степени утонченности наших чувств и больше всего от нашей нервной организации, в которой заложены все человеческие чувства. Чувствительность мы получаем от матери-Природы, а воспитание придает ей форму, окончательный вид, формируя одновременно наши вкусы и наклонности. Однако в какой-то момент в наших нервных флюидах происходит вспышка озарения, вызванная нашествием внешних импульсов, это явление называется эффектом страстей, и с этого момента оно и будет определять нашу склонность к добру или злу. Если вспышка слабая, скажем, по причине плотности наших органов, смягчающих удар и воздействие импульсов на нервные флюиды, или по причине вялости мозга, который передает эффект этого действия, а может быть, из-за того, что флюиды движутся слишком медленно, тогда наша чувствительность будет толкать нас к добродетели. Если же, напротив, внешние импульсы сильно воздействуют на наши органы, если мгновенно пронизывают их и приводят в быстрое движение частички нервного флюида, вот тогда мы склоняемся к пороку. А если действие внешних сил еще мощнее, нас влечет к преступлению и, в конце концов, к чудовищной жестокости, когда этот эффект достигает максимальной интенсивности. Но мы знаем, что в любом случае чувствительность — это просто механизм, который приводит в действие наши наклонности к добру или злу, иными словами, за все, что мы делаем, несет ответственность наша чувствительность. Когда мы обнаруживаем в юном существе избыток чувствительности, мы можем с уверенностью предсказать его будущее и сказать, что в один прекрасный день он станет преступником, ибо не тип чувствительности, как ошибочно полагают некоторые, а ее степень определяет склонность к преступлению или добродетели; поэтому человек со слабой чувствительностью предрасположен к добру, а тот, в котором она бьет через край, напоминает пожар, наверняка будет творить злые дела, так как они в тысячу раз привлекательнее, нежели добрые. Следовательно, сильные эмоции тяготеют к злу, следуя общему принципу, сообразно которому родственные феномены, причем моральные не в меньшей степени, чем физические, бессознательно тянутся друг к другу и, в конечном счете, сливаются в одно целое.