Пильщиков стал совсем мрачным. Он побарабанил
пальцами по столу. На узколобом личике возникла страдальческая гримаса. Может,
он хороший агент, но роль мыслителя явно тяготила парня. Наконец он принял
решение:
– Ладно, пойду документы поищу. Минут
через десять Леша вернулся с тоненькой папочкой и удовлетворенно произнес:
– Вспомнил Павловскую, только я, к
счастью, ни при чем. Хорошо, Комаров велит все бумаги несколько лет хранить.
Оказывается, у Пильщикова в тот день мать
упала на улице и сломала руку. Он отпросился у Демьянова и просидел сутки в
Склифе, возле постели родительницы.
– Почему же тогда компьютер выдает, что
вы поехали к Павловской?
– Так поехал же! А в машине на мобильный
сообщение пришло. Я на Садовом кольце выскочил – и к матери, а они дальше отправились.
Я выхватила у него из рук папку и принялась
листать листочки. Так, вот интересно! Заявление Андрея Федорова о том, что он
не возражает против продажи квартиры, и справка с его нового местожительства –
Лазурная, дом 9…
– Леша, – попросила я, – а можно узнать,
к кому обращалась с просьбой продать квартиру Виктория Панова?
– Когда договор заключили? – деловито
осведомился парень.
– Она пока не продала квартиру, дело, так
сказать, в процессе. Леша изумленно посмотрел на меня.
– Кто же расскажет о несовершенной
сделке? Такие сведения не разглашают, конкуренции побоятся. Панова, говорите?
Я кивнула. Пильщиков опять вышел, потом
вернулся.
– Такая клиентка официально не
регистрировалась, значит, разговоры пока в предварительной стадии.
– Вот что, Алексей, сними для меня
ксерокопию заявления Андрея Федорова и расстанемся друзьями.
Агент помялся чуть-чуть и выполнил просьбу.
Представляю, с каким облегчением он вздохнул, когда “адвокатесса” вымелась
прочь.
В машине я разглядела добычу. Ехать на
Лазурную и узнавать, куда выписали Федорова? Но сегодня воскресенье, скорей
всего в домоуправлении никого нет. Позвоню лучше жадному капитану Евдокимову,
думается, он сможет помочь прояснить кое-какую проблему. “Дружок” оказался на
месте.
– Работаете в выходной, – фальшиво
посочувствовала я, – небось не пообедали, как раз мимо вашего отделения еду,
хотите бутербродик?
– Давай, – оживился мент, чуя добычу. В
его кабинете стоял ужасный запах перегара, чеснока и дешевого табака. Нос
зачесался, глаза заслезились, и я принялась чихать, как больная кошка.
– Где только умудрилась при такой жаре
простыть! – посочувствовал капитан и прикрыл окно. Стало еще хуже, я быстренько
изложила просьбу. – Демьянов, Демьянов, – пробормотал милиционер, – что-то
никогда не слышал.
И не удивительно, этим делом занималось другое
отделение, и хозяин риэлторской конторы не какой-нибудь там Холодов, чтобы об
убийстве кричали все газеты. Наконец Евдокимов снял трубку и начал собирать
информацию. Через двадцать минут стало известно, что убийцу, правда
безрезультатно, искал лейтенант Ковригин.
– Поезжай к нему, – милостиво разрешил
Евдокимов, – и скажи, что от меня. А я пока переговорю с мальчонкой и
представлю тебя как корреспондента журнала “Советская милиция”, вроде материал
для статьи набираешь. Кстати, где обещанный бутербродик?
Я порылась в кошельке и хотела вытащить
сначала сто долларов, потом передумала. Нечего баловать, такому хватит и
пятидесяти.
Евдокимов цепкой рукой ухватил банкноты и
удовлетворенно протянул:
– Заглядывай, если надо, и потом, вдруг
вашим еще какая информация нужна, с дорогой душой поделюсь.
Я вышла на пыльную улицу, вдохнула бензиновый
воздух. Вот из-за таких, как мерзопакостный капитан, милиционеров называют
“ментами вонючими”, а отделения – “легавками”. Мать родную продаст и не
вздрогнет. Хотя мою задачу облегчает, надеюсь, и Ковригин такой же
неразборчивый.
Но лейтенант оказался другим. Маленький,
худенький, сквозь оттопыренные ушки-лопушки просвечивал розовый свет. Тощенькая
детская шейка болталась в воротничке форменной рубашки, как гвоздика в стакане.
Белобрысые волосенки подстрижены неровной лесенкой, небось мама или жена
постарались. Круглые голубые глаза смотрели слегка испуганно, и здоровый
деревенский румянец освежал треугольное личико. Ну кто берет таких на службу?
Пожалуй, даже я справлюсь с парнишкой одним щелчком. Интересно, как он будет
принимать участие в задержаниях и засадах? И из пистолета ему как следует не
выстрелить, вон руки какие, просто барышня.
– Вы лейтенант Ковригин? – грозно осведомилась
я и, не дожидаясь ответа, выпалила:
– Дарья Васильева, еженедельник
“Советская милиция”.
Мальчишка радостно улыбнулся и сказал:
– Садитесь, мне Владимир Павлович звонил.
Чем могу, помогу.
Минут десять мы поболтали с ним о тяжелой доле
сыщика, потом я тихонько стала подбираться к цели разговора.
– Хочется упомянуть о каких-нибудь ярких
делах, убийства например.
Ковригин безнадежно махнул рукой:
– Это не ко мне, лучше обратитесь к
Звонареву или Рощину, вот у них кое-что бывает. Я совсем недавно работаю, мне
всякую мелочовку скидывают. Бытовуху или драки пьяные, ничего стоящего. Хотите,
ребят позову?
И он потянулся к телефону. Я остановила
дружелюбного лейтенанта.
– Евдокимов что-то говорил про Демьянова,
вроде оригинальный случай…
– Висяк, – коротко сообщил лейтенант, –
просто тупик по всем направлениям.
Он порылся в сейфе и вытащил папку с делом.
Женщина, приходившая последней и велевшая Любочке не заходить в кабинет,
назвалась Моториной Олимпиадой Александровной. Такая дама на самом деле
проживала в Москве, на Зеленой улице в доме номер один. Но когда ее допросили,
выяснилось, что ей 73 года и она ни при чем.
В организме Славы обнаружили большую
концентрацию дигоксина. Причем эксперт настаивал, что препарат дали Демьянову в
виде жидкости, а не в таблетках. Проверка родственников и знакомых ничего не
высветила. С женой у убитого были прекрасные взаимоотношения, соседи в один
голос твердили, что более дружной пары не встречали. Дела на работе тоже шли
хорошо. Никаких долгов или споров с “братками”, обширная клиентура, отличные
заработки. Слава не пил, не кололся и никогда не жаловался на сердце. Самым
подозрительным звеном в этой истории казалась Моторина, но бабуля существовала
после инсульта в своем мире и плохо соображала. Все попытки оперативников заставить
вспомнить, кто мог воспользоваться ее именем, не привели ни к чему. Дело
буксовало на месте, потом плавно перешло в категорию безнадежных.