– Значит, у вас нет никакого представления, кто мог бы
отправить мне это письмо?
– Ни малейшего.
– И вы не знаете, мистер Рестарик, в чем именно заключается
дело, ради которого вы, как указано в письме, якобы хотели заручиться моими
услугами?
– Ну откуда же мне знать?
– Прошу прощения, – сказал мосье Пуаро, – но вы не дочитали
письма. Там после подписи есть еще маленький постскриптум.
Рестарик перевернул лист другой стороной и прочел
машинописные строчки: «Дело, о котором я хотел бы посоветоваться с вами,
касается моей дочери Нормы».
Рестарик переменился в лице, его брови сдвинулись.
– А, вот что! Но откуда же… Кто стал бы вмешиваться?… Кому
об этом может быть известно?
– Не уловка ли это, чтобы подвигнуть вас обратиться ко мне?
Какой-нибудь ваш друг из самых лучших побуждений? Вы действительно не
представляете себе, кто может быть автором письма?
– Не представляю.
– И у вас нет никаких неприятностей из-за одной из ваших
дочерей? Из-за вашей дочери Нормы?
Рестарик сказал медленно:
– У меня действительно есть дочь, которую зовут Норма. Моя
единственная дочь… – При последних словах его голос изменился.
– И у нее какие-то неприятности? Она попала в беду?
– Нет, насколько мне известно.
Но ответил он не сразу.
Пуаро наклонился к нему через стол.
– Мне кажется, это не совсем так, мистер Рестарик. Мне
кажется, у вашей дочери есть какие-то неприятности. Возможно, серьезные.
– Почему вы так думаете? Вам кто-нибудь что-нибудь об этом
говорил?
– Я исхожу исключительно из вашей интонации, мосье. К тому
же в наши дни у многих людей, – продолжал Эркюль Пуаро, – очень много тревог
из-за дочерей. Милые барышни обладают удивительным талантом навлекать на себя
всяческие неприятности и беды. Не исключено, что и в вашем случае так.
Несколько секунд Рестарик молча барабанил пальцами по столу.
– Да, я тревожусь за Норму, – сказал он наконец. – Она
трудная девочка. Нервная, истеричная. Я… к несчастью, я плохо ее знаю.
– Без сомнения, какой-нибудь молодой человек?
– В определенной мере, но тревожит меня не только он.
По-моему… – Он внимательно посмотрел на Пуаро. – Я могу положиться на вашу
сдержанность?
– Залогом тому моя профессия.
– Видите ли, вопрос в том, как найти мою дочь.
– Простите?
– В прошлую субботу она, по обыкновению, приехала в наш
загородный дом. А в воскресенье вечером уехала назад в Лондон, где живет в
квартире с еще двумя девушками, но теперь я узнал, что там она не появилась.
Значит, она… поехала куда-то еще.
– Иными словами, она исчезла бесследно?
– Ну, это звучит слишком уж мелодраматично, хотя, по сути, и
так. Полагаю, что есть какое-то нормальное объяснение, но… у всякого отца, мне
кажется, сердце было бы не на месте. Видите ли, она не предупредила своих
сожительниц и не позвонила.
– И они встревожились?
– Нет, не сказал бы. По-моему… ну… по-моему, они принимают
такие вещи как нечто само собой разумеющееся. Девушки ведь теперь пошли очень
самостоятельные. Куда больше, чем пятнадцать лет назад, когда я уехал из Англии.
– Но молодой человек, которого вы не одобряете? Она не могла
уехать с ним?
– От души надеюсь, что нет. Не исключено, но не думаю… моя
жена не думает, что она так поступила. Вы же, если не ошибаюсь, видели его в
тот день, когда навестили моего дядю…
– А, да! Мне кажется, я представляю, о каком молодом
человеке вы говорите. Бесспорно, очень красивый молодой человек, но не из тех,
которые нравятся отцам. Я заметил, что ваша супруга тоже не очень довольна.
– Моя жена убеждена, что в тот день он пробрался в дом,
надеясь остаться незамеченным.
– Быть может, он осведомлен, что там ему рады не будут?
– Более чем осведомлен, – сказал Рестарик сухо.
– Но в таком случае не считаете ли вы тем более вероятным,
что ваша дочь могла поехать к нему?
– Не знаю, не знаю. Я так не думал… вначале.
– В полицию вы не обращались?
– Нет.
– Если кто-то вдруг исчезнет, разумнее всего поставить в
известность полицию. Они тоже умеют молчать, и у них в распоряжении есть
средства, недоступные частным лицам вроде меня.
– Я не хочу приплетать сюда полицию. Речь же идет о моей
дочери, как вы не понимаете! О моей дочери! Если она решила убе… уехать на
короткое время, не сообщив нам, это ее дело. Оснований полагать, что ей грозит
какая-то опасность, нет ни малейших. Мне… мне просто бы хотелось знать, где
она. Для моего собственного спокойствия.
– Может быть, мистер Рестарик (надеюсь, я не слишком
злоупотребляю вашей любезностью), что ваша тревога за вашу дочь объясняется не
только этим?
– С чего вы взяли?
– Ну, в наши дни в том, что девушки уезжают на несколько
дней, не предупредив родителей или подруг, с которыми живут в одной квартире,
ничего необычного нет. И я полагаю, тревожитесь вы только потому, что тут
замешано что-то еще.
– Что же, в чем-то вы, возможно, и правы. Но… – Он посмотрел
на Пуаро с сомнением. – Очень нелегко говорить о подобных вещах с посторонними.
– Наоборот, – заметил Пуаро. – О таких вещах говорить с
посторонними несравненно легче, чем с друзьями или знакомыми. Вы не согласны?
– Да, пожалуй, пожалуй. Я понимаю вашу мысль. Хорошо,
сознаюсь, что моя девочка меня очень тревожит. Видите ли, она… она не совсем
такая, как ее ровесницы, и уже кое-что очень напугало меня… нас обоих напугало.
– Вероятно, – сказал Пуаро, – ваша дочь переживает трудный
возраст, в определенном смысле почти подростковый, когда девушки, говоря
откровенно, способны на поступки, за которые их просто нельзя считать
ответственными. Не сочтите меня неделикатным, если я осмелюсь высказать
предположение. Ваша дочь, возможно, очень расстроена тем, что у нее есть
мачеха?
– К несчастью, это верно. Хотя никаких настоящих причин
расстраиваться у нее нет, мосье Пуаро. Другое дело, если бы я и моя первая жена
расстались недавно. Но с тех пор прошло полтора десятка лет. – Он помолчал. –
Буду с вами откровенен. В конце-то концов, все это давно известно. Мы с моей
первой женой довольно быстро стали чужими людьми. Мне нечего скрывать. Я
встретил другую женщину и по уши влюбился. И уехал с ней в Южную Африку. Моя
жена не признавала разводов, и я не просил ее развестись со мной. Я вполне
обеспечил ее и нашу дочь – ей тогда было всего пять лет…