– Вы будете так жестоки с ними?
– Жестока и добра. Мужчин легко насиловать, потому что они
думают, что это они насилуют нас.
– А может, они и не так уж ошибаются? Не все ли равно, кто
кого – они нас или мы их, – наслаждение одинаково.
– Вовсе нет. Вспомни Тирезия.
– Кто это?
– Это старая история. За то, что он вмешивался в их шашни,
боги превратили его в женщину. Эта операция не повредила ему, не послужила ему
наказанием, как надеялись на это боги: они ведь всегда плохо информированы о
том, что делается на земле. Так вот, когда Тирезий снова стал мужчиной, он
рассказал Зевсу (к большому удивлению всех богов), что наслаждение женщины в
девять раз сильнее того, что испытывают мужчины.
– В девять раз?
– Да, ни больше ни меньше.
– Какие же мы счастливые! – воскликнула Эммануэль. – Бедные,
бедные мужчины. Мы должны быть с ними очень добрыми. В следующий раз я уж
постараюсь передать хоть часть моего удовольствия этим беднягам.
Мерви прыснула. Эммануэль удивилась:
– Разве вы не считаете, что королева должна быть милостивой
и бескорыстной со своими подданными?
Мерви ответила вопросом на вопрос:
– Так, значит, вам стыдно делать это за деньги?
– Разумеется. Но, правда, в этом стыде есть что-то
возбуждающее.
Задумавшись на мгновение, Эммануэль добавила:
– Несколько раз меня спрашивали в эти дни, нимфоманка ли я,
или проститутка, или Бог знает что еще. Я не думаю, что я на них похожа. Ведь
что-то меня от них отличает?
– Только намерения.
На этот раз Эммануэль утвердительно кивнула. Мерви подалась
вперед, расстегнула несколько пуговиц на ее платье и объявила:
– Не пойду я на это свидание. Я возьму вас с собой.
– Сколько вам лет? – спросила Эммануэль, как будто ее
решение зависело от возраста Мерви.
– Мы с вами родились в один день, только я на год позже.
– Невероятно, – восхищенно проговорила Эммануэль.
На несколько минут наступило молчание.
– А у вас мужчин было так же много, как у Арианы?
– Я не подсчитывала ее любовников. У меня каждый день новый.
– Но вы говорили, что у вас есть близкий друг?
– Я с ним не сплю. Я никогда не делаю этого дважды с одним
мужчиной. По-моему, это скучно.
– А вы уверены, что наслаждаетесь вдевятеро больше, чем они?
– Вы думаете, что я фригидна?
– Нет, не думаю… Не фригидна, но мы в самом деле очень
разные. Вас по-настоящему не интересует ни один мужчина, ни одна – я боюсь –
женщина. А я – совсем наоборот. Все они восхищают меня, все они меня
возбуждают, я люблю их всех. Я была бы совершенно счастлива, если бы нашла себе
любовника, единственного на всю жизнь. И если я себя так расточаю, то это не из
необходимости.
– Для меня это игра.
– А для меня это дело красоты. Я ваяю любовь, как скульптор
статую. А можно ли изваять только одну? Я должна постараться, чтобы после меня
во Вселенной было больше красоты, чем до меня. Я занимаюсь любовью, потому что
призвана к этому. Была бы я поэтом, я бы выражала себя в песнях. Была бы
живописцем, преображала бы реальность краской и формами. Но я Эммануэль, и мне
остается только выгравировать черты своей плоти на этой Земле. Я хочу этого,
чтобы остаться теплой и живой через тысячи лет после того, как исчезну, и для
этого я отдаю тело тысячам и тысячам других существ, и они все – моя любовь.
Она увидела отсутствующий взгляд Мерви. – Возможно, вы часто спите с кем-нибудь
так же, как и я, Мара, – она бессознательно употребила одно из многих имен
Львенка, – но я не уверена, делаете ли вы это с таким же самоотречением. Но я
знаю, и притом лучше, чем кто-либо в этом городе, а, пожалуй, и лучше, чем
кто-либо в этом мире, зачем я это делаю. И как вы недавно очень верно сказали,
в этом вся разница.
Райские птицы
Мари-Анж вернулась на побережье. Кристофер просто сбежал в
свою Малайзию, так и не найдя в себе смелости хотя бы прикоснуться к жене
друга. Подходил к концу сентябрь.
Анна-Мария закончила писать глаза Эммануэль, и теперь та
позировала ей обнаженной – Анна-Мария вместо скульптурного портрета Мари-Анж
делала портрет Эммануэль. Эммануэль ничего не предпринимала для совращения
своей подруги. Во время сеансов она избегала разговоров о любви, так же как и
тем «наслаждение» и «мораль нового времени».
Прекрасная итальянка была влюблена в Эммануэль, и та это
знала. Однако она не хотела чтобы Анна-Мария могла ее впоследствии упрекнуть в
том, что ее соблазнили. А Эммануэль получала свое от Арианы и от сиамки, чья
матовая кожа не переставала восхищать ее.
Марио покинул ее. Она так и не видела его у себя после ночи
в Малигате. Он путешествовал по Греции и присылал ей оттуда нежные письма.
Между тем приближался день рождения Арианы. Надо было
заняться подготовкой этого празднования. В Сиаме, где возраст, в отличие от
всего остального мира, рассчитывается по циклам, окончание каждого цикла
отмечается особо торжественно. Друзья Арианы и она сама решили ни в чем не
отступать от местных обычаев. А начать праздник с фантастического
костюмированного бала для всего круга знакомых.
Приглашенные должны были сами приготовить себе маски под
руководством Мерви, посвященной во все тайны этого деликатного и тонкого
ремесла.
Эта работа уже сама по себе была праздником. Долгие часы
проводили молодые женщины у Арианы. Пол был усыпан перьями лебедей и цапель,
перышками канареек, хвостами попугаев, пухом голубиных перьев; здесь были перья
чайки и радужной птицы-лиры, и райской птицы – чего здесь только не было!
Работа продвигалась медленно – больше обсуждали, чем
работали. Планы рассматривались, принимались и снова поступали на обсуждение –
слишком велико было удовольствие говорить об этом. Наконец, условились, что
маски должны плотно прилегать, закрывать все лицо, волосы и даже шею, глаза
будут спрятаны под шелковыми ресницами и веками. В продолжение всего бала
никому не позволялось снимать маску. Таким образом, никто не будет узнан и
смело сможет делать все то, на что было бы трудно решиться с незамаскированным
лицом.
Костюмы из тончайшего материала будут плотно обтягивающими и
абсолютно прозрачными. Мерви (опять эта Мерви!) знала, какими должны быть эти
одеяния. Она отобрала десять черных и десять красных – оттенка, который зовется
«палачески-красный», – костюмов. Это определило число женщин-птиц – их должно
было быть не больше двадцати. Разумеется, эти одежды годились не для всех.
Только определенных размеров грудь могла выглядеть привлекательной в таком
тесном наряде. Предварительное освидетельствование сверх достоинств вынудило
потому многих кандидаток согласиться, хотя и неохотно, на роль зрительниц,
чтобы не отказаться от участия в празднике.