Кроме плиты и стиральной машины, не работала еще и
кофеварка, и Палома разрешила Марку пользоваться хозяйской кухней, заверив его,
что Куп никогда туда не заходит, а предпочитает завтракать в постели. Она даже
дала ему ключ от двери, через которую можно было пройти в кухню из гостевого
крыла, чтобы Марк мог пользоваться кофеваркой и в ее отсутствие. Это было
довольно удобно, но Марк тем не менее составил список всех обнаруженных им
неполадок и отправил риелтору. Тот обещал, что все будет исправлено в самое
ближайшее время, но Лиз уже уволилась, а кроме нее, заняться этими проблемами
было некому. Не Купу же, в самом деле, звонить в ремонтную службу и просить
прислать мастеров!
Впрочем, спешить Марку было некуда. Одежду он сдавал в
чистку, белье и полотенца стирала Палома, а кофе по субботам и воскресеньям он
мог готовить в кофеварке Купа.
Вместо плиты Марк с успехом использовал микроволновку.
Плита могла ему понадобиться, только когда к нему приедут
дети, но он был уверен, что до этого момента она будет приведена в порядок,
даже если ему придется заняться этим самому. Так Марк и сказал риелтору, и тот
снова пообещал решить этот вопрос в ближайшее время, но застать Купа дома
оказалось практически невозможно. Он в эти дни снимался в рекламе жевательной
резинки, что раньше не могло присниться ему и в кошмарном сне. И сейчас Куп
едва не отказался, но контракт был очень выгодным, и агент в конце концов уговорил
его согласиться. В последнее время Куп вообще проявлял большую активность, но,
кроме рекламы, других предложений ему, увы, не поступало. Его агент из кожи вон
лез, чтобы достать Купу сколько-нибудь заметную роль, но все было тщетно. Куп
хотел играть только романтических героев, но для этого он был уже староват, а
представлять на экране в лучшем случае отца, а в худшем — деда главного героя
(что ни говори, это все же была роль второго плана) он был психологически не
готов. Между тем за всю историю Голливуда не было случая, чтобы главным героем
кассового фильма стал семидесятилетний плейбой.
Всю последующую неделю Шарлей бывала в «Версале» почти
каждую ночь. Она тоже хотела получить приличную роль, но ее успехи были гораздо
скромнее, чем у Купа. Шарлен была никому не известна, а весь ее актерский опыт
сводился к съемкам в двух откровенно порнографических фильмах, упоминать о
которых ей не советовал даже ее агент. Уже несколько раз она просила Купа
помочь ей получить хорошую роль, и он пообещал поговорить со знакомыми
продюсерами, однако исполнять свое обещание не торопился. У Шарлей было
великолепное тело, и она превосходно смотрелась в белье, которое рекламировала
по заказу домов моды с Седьмой авеню, но Куп не был уверен, что она способна
по-настоящему играть. Шарлей уверяла его, что в Париже она пользовалась успехом
и как фотомодель, но за все время их знакомства так ни разу и не показала ему
свое портфолио. Нельзя было сказать, впрочем, что Шарлей была совершенно
бесталанной; напротив, таланты у нее были, но Купу больше нравилось, когда она
проявляла их в его постели.
Между тем с каждым днем Шарлей увлекала его все больше и
больше, и Куп только вздохнул с облегчением, когда вернувшаяся из Милана Памела
сообщила ему, что у нее роман с фотографом, с которым она работала. Проблема,
таким образом, решилась сама собой, на что Куп втайне рассчитывал с самого
начала. В мире, в котором он вращался, бурные романы, кратковременные связи и
легкие расставания были в порядке вещей, и только когда Куп встречался со знаменитой
актрисой или известной моделью, он позволял себе намекнуть прессе на возможную
помолвку и даже свадьбу, что, впрочем, было лишь отработанным рекламным ходом.
Ни на Памеле, ни на Шарлей, ни на ком бы то ни было Куп жениться никогда и не
собирался. Все его "романы были лишь способом приятно провести время и
доставить удовольствие партнерше, что он и делал. Уже дважды Куп возил Шарлей
по магазинам и бутикам. Результатом этих импровизированных шоп-туров явился
нелицеприятный разговор с Эйбом, так как подарки, которые он сделал своей
подружке, «съели» оба чека, полученные им от жильцов, практически без остатка.
В ответ на упреки своего бухгалтера, который специально позвонил ему по
телефону, чтобы напомнить о необходимости строжайшей экономии, Куп заявил, что
«Шарлей этого заслуживает».
— Я ведь предупреждал тебя. Куп, если так будет
продолжаться и дальше, — жестко сказал Эйб, — тебе придется продать
«Версаль». Ты этого хочешь? И вообще, Куп, хватит тебе возиться с никому не
известными актрисами и нищими моделями. Тебе нужно найти богатую вдовушку и
жениться на ней. Я говорю совершенно серьезно!
В ответ Куп рассмеялся и сказал, что подумает, хотя на самом
деле не собирался предпринимать ничего подобного. Всю жизнь он играл, играл и
на экране, и в жизни, и это его вполне устраивало. Даже теперь он не видел
причин, по которым он был бы должен изменить своим склонностям и привычкам.
В последний уикенд февраля Марк, как и планировал, уехал в
Нью-Йорк, чтобы повидаться с детьми. Накануне он рассказал о них Паломе, когда
та пришла убраться в гостевом крыле. Паломе стало настолько жаль Марка, что она
наотрез отказалась брать деньги за уборку, но Марк настоял на своем. Еще раньше
Палома узнала, что жена ушла от него к другому мужчине, и стала оставлять для
него в кухне свежие фрукты и время от времени пекла тортильи. Палома с
удовольствием слушала рассказы Марка о детях. Ей было очевидно, что Марк от них
без ума и готов на любое самопожертвование, лишь бы им было хорошо. Как они
выглядят, Палома тоже хорошо представляла: чуть не в каждой комнате гостевого
крыла стояли и висели фотографии, на которых дети были сняты с Марком или
отдельно. Было также несколько фотографий Дженнет, из чего Палома заключила,
что Марк все еще любит свою бывшую жену.
Она не ошиблась. Это действительно было так, и все же визит
в Нью-Йорк дался Марку очень нелегко. С тех пор, как он в последний раз виделся
с детьми — а это было еще в Лос-Анджелесе, — прошло уже больше месяца,
однако Дженнет считала, что Марк должен был дать им больше времени, чтобы
освоиться на новом месте. Встретила она его холодно, почти враждебно, но Марк
догадался — Дженнет ужасно нервничает. Она до сих пор ничего не сказала детям о
существовании Эдама и теперь боялась, что Марк может проговориться. Эдам, со
своей стороны, тоже донимал ее вопросами, когда же наконец она познакомит его с
детьми и они смогут жить вместе. Дженнет обещала, что это будет скоро, но
продолжала откладывать решительный момент. Ей не хотелось, чтобы дети
догадались — это она виновата в том, что им пришлось переехать в Нью-Йорк.
Кроме того, Дженнет боялась, что Эдам не понравится детям
или что они не примут его, храня верность отцу.
Вот почему, когда Марк встретился с ней, Дженнет держалась
скованно, напряженно, и видно было, что она места себе не находит. У Джейсона и
Джессики тоже был не особенно счастливый вид, но они, по крайней мере, были
искренне рады приезду отца.
На время его визита в Нью-Йорк дети поселились вместе с ним
в «Плазе». Марк водил их в театр и в кино; в субботу утром он повез Джессику по
магазинам, а вечером они долго гуляли в Центральном парке под дождем, стараясь
разобраться в ситуации. Не успел он оглянуться, как настал вечер воскресенья;
Марку пора было возвращаться в Лос-Анджелес, а между тем он чувствовал, что ему
так и не удалось восстановить с детьми прежние доверительные отношения.
Джессика и Джейсон продолжали недоумевать, почему их семья — некогда такая
дружная и счастливая — вдруг развалилась, а Марк не мог открыть им правду, да и
роль «приходящего папы» была ему внове. В результате весь обратный перелет он
чувствовал себя подавленным и несколько раз задумывался, не будет ли лучше для
всех, если он переселится в Нью-Йорк поближе к детям.