Сабрина приехала домой и долго сидела за рабочим столом. Ей
было плохо, она вся дрожала. Трижды она пыталась набрать номер телефона, но все
время ошибалась. Наконец ее соединили. Трубку сняла женщина, говорившая с
сильным акцентом.
– Я хочу попасть на прием к доктору.
– Кто дал этот номер? – подозрительно спросила та.
Рука у Сабрины дрожала. Вздохнув, она назвала имя врача,
которого только что посетила. На том конце провода воцарилось молчание, словно
женщина боялась, что их разговор прослушивается. Выдержав паузу, она ответила:
– Он примет вас на следующей неделе.
– Когда?
Опять пауза.
– В среду вечером. – Странно, но в конце концов это же
не обычный визит. – В шесть часов. Ждите у черного входа. Постучите два раза,
потом еще раз. Да, и принесите с собой пятьсот долларов наличными. – Грубый,
резкий тон, жесткие слова...
Сабрина чуть не вскрикнула. Ее смутила не сумма, а страшная
перспектива того, что ее ждет.
– Так он сделает это?
Что толку притворяться? Обе они прекрасно понимали, что ей
нужно от врача. Может, он специализируется только на этом. Но почему вечером? В
конце концов, какая разница! А сколько это продлится?
– Да. Если вам будет плохо, не звоните нам. Он не будет
лечить вас.
Сказано прямо, без обиняков.
«Куда можно обратиться, если вдруг возникнет такая
необходимость?» – подумала Сабрина.
Может быть, к врачу, который направил ее на аборт? Она не
могла позвонить своему врачу или... Этот вопрос не давал ей покоя. Когда она повесила
трубку, ее чуть не вывернуло наизнанку. Она пошла в ванную, опустилась на
колени... Страшно подумать, что ждет ее в среду. В шесть часов! Оставалось еще
шесть дней. Ужас! Но... назад пути не было.
На следующий день Сабрина вернулась в Напу. Она держалась
так, будто ничего не произошло: болтала без умолку, была неестественно весела,
работала не покладая рук и даже вознамерилась приготовить ужин, что вызвало
дружный смех. Мужчины давно готовили пищу сами, и на нее в том числе. Но
Сабрина почти ничего не ела за ужином, да и за завтраком ни к чему не
притронулась. Несколько раз она поймала обеспокоенный взгляд Антуана, но он так
ни о чем и не спросил ее. Андре, кажется, ничего не подозревал, и каждую ночь
они занимались любовью; только во вторник Сабрина отвернулась, притворяясь, что
спит, и он поверил. Утром, когда он проснулся, Сабрина уже встала. Андре
спустился вниз и увидел ее сидящей у окна. Она задумчиво смотрела на него с
улыбкой.
– Что ты так рано, Андре?
– Я хотел спросить тебя о том же, мой друг.
Да, они действительно друзья... Но только не в этом. Она
посмотрела на часы – было пять минут седьмого. А через двенадцать часов она
поедет в Чайнатаун и заплатит пятьсот долларов наличными за то, чтобы убили его
ребенка... У нее закружилась голова, ей стало плохо, она не могла сидеть здесь,
рядом с ним... Он поцеловал ей руку.
– Я знаю, любимая, все эти дни ты чем-то расстроена. Я
не хочу быть назойливым, я подожду, пока ты сама мне все расскажешь. – Она
очень плохо выглядела, хуже, чем всю эту неделю. Белая как полотно. – Что с
тобой, любовь моя? Тебя опять мучает эта женщина? – Он имел в виду Камиллу.
Сабрина покачала головой, не зная, что сказать, и с трудом
сдерживаясь, чтобы не разрыдаться. Она не хотела обманывать его, но сказать
правду тоже не могла.
– Понимаешь, Андре, в жизни каждого бывают такие
обстоятельства, когда ты сам без чьей-либо помощи должен решать свои личные
проблемы. У меня как раз такой случай.
Она впервые что-то утаивала от него. Это задело его за живое,
но он понимающе кивнул.
– Нет ничего, чего бы я не мог понять, друг мой. И я
сделаю все, что в моих силах, чтобы помочь тебе. Опять Джон? – Она покачала
головой. – Финансовые проблемы? – Хотя об этом он знал бы: финансовые
обязательства у них общие.
– Нет, с этими проблемами я должна справиться сама. –
Она вздохнула и выпрямилась. – Я уеду на несколько дней в город. – Сабрина
старательно избегала его взгляда.
– Сабрина, это из-за нас? – В его голосе звучал страх.
– Ты должна сказать мне.
Он так любил ее! Кто, как не он, должен знать обо всем... Он
слишком стар и не выдержит еще одного удара.
– Ты жалеешь, что мы...
Она погасила все его страхи поцелуем и нежно погладила по
щеке.
– Нет, нет. Не в этом дело. Это касается только меня.
– Так не бывает. Нет ничего, что мы не могли бы
разделить...
– Только не теперь, – печально покачала головой
Сабрина.
– Ты больна?
– Нет, ничего страшного. Я слегка расстроена, но это
скоро пройдет. В субботу я вернусь. – Трех дней будет вполне достаточно, чтобы
прийти в себя после операции.
Три горьких дня, полных боли и горьких слез по их ребенку,
которому суждено умереть... за пятьсот долларов наличными.
– Почему тебя так долго не будет?
– За это время я отращу бороду и побрею голову, –
отшутилась она. Видно, природа была созвучна ее мрачному настроению: небо
посерело, потом стало розовато-лиловым, взошло солнце.
– Ты что-то скрываешь от меня. Почему ты не говоришь,
что случилось?
– Потому что это мое личное дело.
– Но почему? Нет ничего, чего бы я не разделил с тобой.
Она кивнула. Она тоже так думала. Но... не в этот раз. Надо
выкинуть из головы слова обоих врачей: у него есть законное право... спросить
его... рассказать ему... дать возможность...
– Андре, позволь мне самой разобраться с моими делами.
Давай подождем до субботы. Я вернусь, и поговорим. – Она задумалась, не встанет
ли это когда-нибудь между ними.
Ее глубоко удручало, что она не сумела скрыть от Андре свою
озабоченность. Она изо всех сил старалась удержать оборону. Но он слишком
хорошо ее знал.
В этот момент спустились двое французских рабочих, и Сабрина
поднялась к себе переодеться. А потом было просто не до этого: сломалась
уборочная машина, доставили новый агрегат, и Андре с Антуаном были все время
заняты. А когда они встретились вновь, Сабрина собралась уезжать. Было два
часа. Времени хватит на то, чтобы заехать в дом Терстонов, помыться,
переодеться и добраться до Чайнатауна. На прощание она поцеловала Андре и
Антуана. Она была неестественно весела и смешлива, но кого она обманывает?
– До субботы! Смотрите ведите себя прилично! – сказала
она, садясь в машину.
– Я позвоню тебе вечером, – крикнул Андре.
Вид у него был усталый. Он очень за нее волнуется, это видно
по его напряженному, обеспокоенному взгляду. Ох, как она себя ненавидела!