Блондинка в бетоне - читать онлайн книгу. Автор: Майкл Коннелли cтр.№ 67

Бреммер отпер дверцу со стороны пассажирского сиденья, и Босх, даже не сказав «спасибо», сел в машину и, нагнувшись, открыл дверцу с другой стороны. Сейчас он был в той стадии опьянения, когда почти ничего не говорил и только слушал.

Бреммер начал беседу, как только они тронулись.

– Мани Чандлер – это еще та штучка, правда? Она прекрасно умеет играть присяжными.

– Думаешь, она своего добилась?

– Она близка к этому, Гарри, – я так думаю. Но даже если решение будет вроде тех, что в последнее время часто принимают в делах против ЛАПД, она все равно обогатится.

– Что ты хочешь этим сказать?

– Ты ведь раньше не был в федеральном суде?

– Нет. Я стараюсь, чтобы это не вошло в привычку.

– В гражданских делах, если выигрывает истец – в данном случае это Чандлер, – то ответчик (в данном случае это город, который оплачивает твой счет) должен выплатить адвокату гонорар. Даю гарантию, Гарри, что завтра в своем заключительном слове Мани заявит присяжным, что им всего лишь нужно постановить, что ты действовал неправильно, а размер ущерба может составлять хоть один доллар! Присяжные увидят, что это самый простой выход. Они могут заявить, что ты был не прав, и присудить компенсацию в один доллар. Они не будут знать – потому что Белку не разрешат об этом распространяться, – что, даже если истец выиграет один доллар, Чандлер все равно выставит городу счет. И этот счет будет не на один доллар, а скорее всего на пару сотен тысяч. Это настоящее жульничество.

– Черт!

– Ну да, таково наше правосудие.

Бреммер въехал на стоянку, и Босх в одном из передних рядов машин заметил свой «каприс».

– Ты сможешь вести машину? – спросил Бреммер.

– Без проблем.

Босх уже собирался закрывать дверцу, когда Бреммер его остановил.

– Послушай, Гарри, мы оба знаем, что я не могу раскрыть тебе свой источник. Но я могу сказать тебе, кто им не является. И должен заметить, что он не из тех, кого ты мог бы подозревать. Понимаешь? Если ты держал под подозрением Эдгара или Паундса, то это не они. Ты никогда не угадаешь, кто он, так что даже не трудись. Понятно?

Босх только кивнул и захлопнул дверцу машины.

Поискав нужный ключ, Босх вставил его в замок зажигания, но так и не повернул, прикидывая, стоит ли вести сейчас машину или сначала надо выпить в кафетерии кофе. Сквозь ветровое стекло он посмотрел на серый монолит Паркер-центра. В большинстве помещений горел свет, но он знал, что кабинеты уже опустели. В рабочих помещениях всегда горел свет, создавая у публики впечатление, что борьба с преступностью не затихает ни на миг. На самом деле это была ложь.

Босх подумал о кушетке, стоявшей в одной из комнат для допросов ООУ, но потом вспомнил о Сильвии и о том, как она пришла в суд, несмотря на его запрет, и ему захотелось домой. К ней. «Да, – подумал он, – домой».

Он положил руку на ключ, но затем снова опустил ее и потер глаза. Перед глазами все плыло, в ушах слышался звук саксофона. Его собственная импровизация.

Он попытался обдумать то, что сказал Бреммер – что Босх никогда не угадает, кто его источник. Почему он сказал именно так?

«А, не важно, – сказал он себе. – Все равно все скоро кончится». Прислонившись головой к боковому стеклу, он думал о суде и о том, как давал показания, вспоминал, как стоял там и все на него смотрели. Не хотелось бы снова очутиться в такой обстановке, когда Чандлер загоняет его в угол своими вопросами. Нет, никогда.

«Тот, кто сражается с чудовищами», – вдруг вспомнил он. Что она сказала присяжным? Что-то о пропасти. Да, о пропасти, где обитают чудовища. Это я, что ли, там обитаю? В черной пропасти? Ах да, черное сердце – так говорил Локке. Черное сердце бьется не одно. Он воспроизвел в своем сознании сцену, когда Норман Черч, подброшенный вверх пулей, беспомощно рухнул, голый, на кровать. Взгляд умирающего запомнился ему навсегда. Прошло четыре года, а эта сцена видится настолько отчетливо, словно все произошло вчера. К чему бы это? Почему он вспомнил лицо Нормана Черча, а не лицо своей матери? «Может, и у меня черное сердце? – спросил себя Босх. – Может, и у меня тоже?»

Темнота обрушилась на него волной и потащила вниз. Через мгновение он был уже там – вместе с чудовищами.

По стеклу резко постучали. Рывком открыв глаза, Босх увидел рядом с машиной патрульного, который держал в руках дубинку и фонарик. Быстро оглядевшись по сторонам, Гарри схватился за руль и нажал ногой на тормоз и только тогда понял, что он никуда не едет, а все еще стоит на автостоянке у Паркер-центра. Протянув руку, он опустил стекло.

Одетый в полицейскую форму мальчишка охранял парковку. Стеречь по вечерам автостоянку в Паркер-центре назначались самые отстающие кадеты из каждой группы школы полиции. Однако, кроме чисто воспитательного значения, эта традиция имела и другой смысл: уж если копы не смогут справиться со злоумышленниками на автостоянке возле собственной штаб-квартиры, то у общественности сразу возникнут сомнения, а способны ли они вообще бороться с преступностью.

– Детектив, с вами все в порядке? – сказал кадет, опустив дубинку в прикрепленное к поясу кольцо. – Я видел, как вы вышли и сели в свою машину. Но так и не уехали, и тогда я пошел проверить.

– Да, – с усилием выговорил Босх. – Со мной… все в порядке. Спасибо. Должно быть, я задремал. Был очень долгий день.

– Да, бывает. Будьте осторожнее.

– Да.

– Вы сможете вести?

– Да, конечно. Спасибо.

– Точно?

– Точно.

Прежде чем двинуться с места, он подождал, пока коп отойдет в сторону. Посмотрев на часы, Босх понял, что проспал не более тридцати минут, но сон, а потом и внезапное пробуждение его все-таки освежили. Закурив сигарету, он вывел машину на Лос-Анджелес-стрит и направился к въезду на Голливудскую автостраду.

Выехав на шоссе, он опустил стекло, чтобы прохладный воздух не давал ему расслабиться. Была ясная ночь. Впереди устремлялись в небо огни Голливудского холма, за горами шарили лучи двух прожекторов. Как красиво, подумал Босх, но эта мысль почему-то вызвала у него меланхолию.

За последние несколько лет Лос-Анджелес сильно изменился, но в этом не было ничего нового. Он всегда меняется, за это его Босх и любит. Однако недавние беспорядки и экономический спад оставили особенно неприятные следы на ландшафте – на ландшафте его памяти. Босх никогда не забудет пелену дыма, висевшую над городом, словно некий суперсмог, который не в силах разогнать даже вечерний ветер, и телевизионные кадры, на которых мелькали горящие здания и беспрепятственно орудующие грабители. Для управления это был тяжелый удар, от которого оно до сих пор так и не оправилось.

Как и город. Многие из социальных болезней, вызвавших этот вулканический взрыв ярости, до сих пор оставались неизлеченными. Красота уживалась с ненавистью и опасностью. Это был город утраченного доверия, живший одной, последней оставшейся надеждой. Противостояние имущих и неимущих представлялось Босху в виде парома, отходящего от причала. Перегруженный паром оставляет переполненный причал, причем некоторые стоят одной ногой на палубе, а другой на причале. Корабль отходит все дальше, и тогда те, кто находился посередине, срываются и падают. Тем не менее на пароме остается еще слишком много народу, так что он опрокинется при первом же ударе волны. Оставшиеся на причале явно этому рады и молятся, чтобы волна поскорее пришла.