— Все хорошо, но я уже с нетерпением жду каникул: хоть
смогу почитать в свое удовольствие. Кстати, не хотите ли как-нибудь сходить в
театр? Будет желание — скажите: у меня есть знакомые в «Опера комик», нас
пропустят бесплатно.
Его слова неизвестно почему напомнили Зое о Клейтоне и о
безмятежных летних днях. Он давно не писал ей — наверно, генерал Першинг,
готовивший генеральное наступление, не давал своим штабным ни минутки роздыха.
Кампания готовилась в обстановке секретности, но Зоя знала о ней. Бог знает,
когда они теперь увидятся… Да и увидятся ли вообще?
Что ж, ей не привыкать к утратам: она уже потеряла всех,
кого любила… Трудно даже представить, что можно любить — и не потерять… Усилием
воли она отвлеклась от этих печальных дум — Антуан ждал ответа.
— Я бы лучше сходила в какой-нибудь музей. —
Антуан, хоть и не обладал тем блеском, что ее русские друзья, был образован, и
с ним было очень интересно и приятно проводить время.
— Ну вот, кончатся занятия, я вас свожу. Как морковка?
— Такая же гадость, как всегда, — засмеявшись,
сказала Зоя.
— Очевидно, надо положить побольше специй.
— Очевидно, надо хоть изредка есть нормальные фрукты и
овощи. Честное слово, при виде этой старой, вялой моркови я готова заплакать. А
когда вспоминаю, как мы питались в России, у меня начинается истерика. Знаете,
этой ночью мне даже приснилось что-то вкусное.
Антуан не сказал ей, что ему-то снилась она, он просто
кивнул и стал помогать ей накрывать на стол.
— А как ваша нога? — Зоя знала, что он не любит,
когда говорят о его увечье, но ей случалось кипятить ему воду для грелки,
унимавшей боль.
— В сырую погоду мозжит… Старость — не радость, Зоя. Мы
с Евгенией Петровной отлично это усвоили. — Он улыбнулся и стал наблюдать,
как она раскладывает тушеную морковь с мясом по трем выщербленным мискам. Зоя
всякий раз при этом вспоминала великолепный фарфор, на котором ели у них во
дворце на Фонтанке, и вправду готова была расплакаться. Как же много исчезло из
их жизни навсегда! А тогда все принималось как должное… Лучше об этом не
думать…
Антуан постучал в дверь их с бабушкой комнаты, приглашая
Евгению Петровну ужинать, но через минуту вернулся на кухню один и не без
тревоги сказал:
— Говорит, ей не хочется есть. Давайте-ка я сегодня же
приведу к ней доктора.
Зоя задумалась: вечерний визит обойдется еще дороже.
— Может быть, она просто устала? Посмотрим. Сейчас поем
и принесу ей чаю. Она лежит?
— Нет, сидит и вяжет.
Евгения Петровна уже несколько месяцев вязала что-то
нескончаемое, по ее словам — свитер для Зои.
Усевшись за кухонный стол напротив друг друга, они принялись
за еду, по безмолвному уговору не трогая бабушкину порцию, хотя добавка была бы
для обоих нелишней, — а вдруг Евгения Петровна все же решит поужинать?
— Как прошла сегодня репетиция?
Как всегда, его некрасивое лицо выражало непритворный
интерес ко всем ее делам: внимательный взгляд, в котором было что-то
мальчишеское, не отрывался от ее лица. У Антуана были мягкие, начинающие редеть
белокурые волосы, разделенные аккуратным пробором, и — Зоя давно уже это
заметила — изящные руки. В последнее время они перестали дрожать, и вообще
Антуан выглядел, несмотря на боли в ноге, не таким изможденным и нервным.
— Все в порядке. Я жду не дождусь, когда вернется
Сергей Павлович, мне так не хватает его и моих прежних партнеров — эти сами не
понимают, что делают, — сказала Зоя, подумав про себя, что по крайней мере
они не голодают, а это не так уж мало в Париже зимой семнадцатого года.
— Сегодня в кафе я слышал, что месяц назад у вас в
России произошел государственный переворот. Четверо пацифистов спорили между
собой о Ленине, Троцком и большевиках с таким ожесточением, что чуть не
подрались. — Антуан хмыкнул. — Хороши пацифисты. Мне очень
понравились их аргументы. — Как и многие другие в то время, Антуан
относился к большевикам враждебно, а идеи пацифизма разделял.
— Как-то скажется перемена власти на судьбе
Романовых? — тихо произнесла Зоя. — Я давно уже не получаю писем из
Тобольска.
Молчание Маши вселяло в нее тревогу, но, может быть, доктор
Боткин просто не сумел переправить ее письма за границу. Надо терпеливо ждать и
не воображать себе всякие ужасы. В это время все терпели, все ждали, когда
настанут «лучшие времена», и Зоя тоже надеялась, что они доживут до них. Ходили
слухи, что германская армия собирается штурмовать Париж.
В это трудно было поверить — ведь англо-американский
экспедиционный корпус контролировал всю Францию, — но Зоя, вспоминая то,
что происходило в России девять месяцев назад, понимала, что теперь все
возможно.
Поднявшись, она взяла бабушкину тарелку и отнесла ее в
комнату, однако уже через минуту вернулась на кухню, тихо сказав Антуану:
— Она заснула. Я решила ее не будить — пусть спит.
Укрыла ее потеплей… — Пригодилось одно из тех одеял, что
летом подарил им Клейтон. — Не забудьте завтра перед уходом сказать мне,
как имя этого врача.
— Хотите, я пойду с вами? — спросил Антуан.
Но Зоя только покачала головой — она по-прежнему ни от кого
не хотела зависеть, даже от их робкого жильца, который наверняка не
злоупотребил бы этим.
Перемыв и расставив посуду, она пошла в гостиную и села у
огня, стараясь согреться. Антуан смотрел на нее: пламя отбрасывало золотистые
блики на ее волосы, играло в зеленых глазах. Незаметно для самого себя он
оказался рядом, его манило и притягивало тепло, но еще больше — эта
необыкновенная девушка, и ему хотелось быть рядом с нею.
— Какие у вас удивительные волосы, — восторженно
вырвалось у него. Зоя с удивлением повернула к нему голову, и Антуан вспыхнул.
— У вас еще удивительней, — поддразнивая, ответила
Зоя, которой на миг почудилось, что она ведет шутливую перебранку с Николаем,
но сейчас же опомнилась:
— Ой, простите меня, я не хотела вас обидеть, я думала
о брате и ответила вам, как ему.
— Какой он был? — спросил жилец, и по его мягкому
голосу невозможно было догадаться, что сердце его разрывается от неутоленного
желания.
— Чудный… Задумчивый, веселый, смешной, смелый… И
очень, очень красивый… Волосы темные — как у отца, а глаза зеленые… — Зоя
рассмеялась:
— У него была слабость к балеринам. Но меня бы он не
похвалил. — Она взглянула на Антуана с печальной улыбкой. — Он был бы
в ярости, узнав, что я танцую на сцене… — И она замолчала, погрузившись в
размышления и напрочь забыв про Антуана, глядевшего на нее неотрывно.
— Я уверен, он бы вас понял. Каждый старается выжить и
делает не то, что хочет, тем более что выбор у вас был невелик… Наверно, вы с
ним были очень близки, да?