Начать сначала - читать онлайн книгу. Автор: Даниэла Стил cтр.№ 68

— Да, там работают отличные ребята, — сказала Пакстон, думая о Ральфе.

Эд Вильсон гордо улыбнулся.

— Ты была одной из них, Пакстон, — сказал он. — Ты приятно удивила меня. Я и не предполагал, что из тебя может выйти такой репортер. Я-то думал, ты через месяц сбежишь, перепугавшись до смерти.

— Сначала я действительно боялась, но по крайней мере знала, что делаю что-то полезное.

— Ну конечно. А последнее время я стал опасаться, что мы здесь в Сан-Франциско больше тебя не увидим. — Он нахмурился. — Вообще-то чего ты там так задержалась?

На миг Пакстон растерялась, не зная, что сказать. Человек, которого она любила, погиб, а другой…

— Я… Я так вошла в эту жизнь… Нелегко было бросить все и уехать.

— Ну я так и думал. Хорошо, теперь отдыхай, возвращайся через пару недель, когда придешь в форму.

«Интересно, когда это будет», — подумала она и взглянула на часы, вспомнив, что ей еще нужно найти комнату в гостинице.

Однако оказалось, что в редакции об этом уже позаботились.

— Мы заказали тебе номер в «Фермонте». Марджори хотела, чтобы ты остановилась у нас, но я подумал, что тебе сейчас надо как следует отдохнуть, и лучше бы ни от кого не зависеть. — В разговоре с Марджори он добавил еще, что Пакс могла привезти из Вьетнама какую-нибудь болезнь, так что будет лучше, если она остановится не у них, а где-то еще.

Ей предоставили машину и шофера; Вильсоны пригласили на обед. Однако к этому времени начала сказываться девятичасовая разница во времени, и Пакстон с трудом сдерживалась, чтобы не заснуть, глаза так и слипались. Но все же это была волнующая встреча. Пакстон понимала, что все ждут от нее рассказа о том, как погиб Питер, но она и сама толком ничего не знала. Во время обеда Габби без умолку болтала о том, какой умницей стала Марджи, каким бойким карапузом малыш Питер, расписывала свой замечательный дом — обои от Бруншвига, в спальне голубые занавески. Пакстон так устала, что дважды за время обеда по ошибке назвала ее Дебби. Как будто не могла взять себя в руки. Все вокруг казались совершенно чужими. За семь месяцев они стали так далеки. И Пакстон приходилось сдерживаться, чтобы не разрыдаться у них на глазах, настолько ее душило желание встать и заявить, что она больше не в силах выносить всего этого. Ей не хватало звуков и запахов ее комнаты в «Каравелле». Питер… Билл… Когда обед наконец закончился, у Пакстон буквально кружилась голова.

Вернувшись в гостиницу, она легла на кровать, но от усталости, потрясений и обиды заснуть не могла. Только под утро ей удалось задремать, но уже через два часа ее разбудили. Пакстон встала, приняла душ и оделась. Нужно было успеть на самолет в Саванну.

Там оказалось еще тяжелее. Она носила не ту, одежду… Ей нечего было сказать родным. Она не выносила Юниор-лигу и тем более мамин Бридж-клуб, а завтрак, который задали в ее честь дочери Гражданской войны, был похож на страшный сон.

Все в один голос утверждали, что хотят послушать о Вьетнаме, но на самом деле они ничего не хотели слушать. Они не хотели знать ни о зловонии смерти, ни о мальчике с оторванными руками, ни о нищих, кишащих на закате вокруг террасы отеля «Континенталь». Они не желали слушать ни о венерических болезнях, ни о наркотиках, ни о детях, умирающих от рук солдат, ни о том, как убивают стариков и детей. Им было неинтересно, как и почему эта страна разбивает сердце, но заставляет любить себя.

Поэтому Пакстон только и сказала, что ужасно устала, что вымоталась и измучилась, а потому сейчас совершенно не в состоянии рассказывать о Вьетнаме. Им хотелось услышать что-то вроде мелодрамы о войне: с выстрелами, но без крови, без снарядов, без костей и мяса, которые разлетаются во все стороны, без гибнущих солдат и умирающей страны.

Пакстон никогда не чувствовала себя более одинокой, чем здесь, в Саванне. Ей стало тоскливо, и она с новой силой ощутила, как ей не хватает сейчас Квинни. Она знала, что и старой няне не смогла бы сейчас рассказать всего. Пакстон выросла, она больше не девочка, а одинокая взрослая женщина. Всем чужая. Кому и что может она рассказать, кроме тех, кто тоже был там. Однажды она пошла прогуляться вместе с несколькими старыми друзьями и почти сразу же пожалела о том, что согласилась. Но вдруг в баре она встретила одного парня. Они разговорились — наконец-то Она нашла человека, с котором можно говорить. Они вспомнили о Бенсуке и Кучи, о Нхатранге и Бьенхоа, о Лонгбине, Хуэ и Вунгтау, где она с Биллом провела свои первые выходные. Посторонним могло показаться, что они общаются на каком-то тайном языке. Это был лучший вечер в Саванне. На прощание они пожали друг другу руки.

Но тяжелее всего Пакстон было с матерью. Та полагала, что дочь все еще тоскует о Питере. На самом деле Пакстон тосковала по всему сразу — по своей потерянной юности, по стране, которую никогда больше не увидит, по двум мужчинам, которых любила, и по той части себя самой, которая ушла вместе с ними.

Брат приписывал все обычному переутомлению. Наконец, приобретя несколько новых вещей, более приличных, чем ботинки военного образца, в которых она прилетела, Пакстон в середине февраля вернулась в Сан-Франциско.

Она всерьез принялась за работу в «Морнинг сан». Несколько недель она прожила в гостинице, пока не нашла небольшую квартирку. Каждый вечер она давала себе слово, что завтра позвонит Габби, но всякий раз обнаруживала, что не может этого сделать.

Им было не о чем говорить. Пакетом не хотела осматривать дом с голубыми занавесками. Теперь даже Мэтт стал казаться неприятным и каким-то напыщенным. Все в них выглядело неестественным, мелким, неважным. Время, когда они были близкими людьми, ушло безвозвратно. И люди, которых она с тех пор полюбила, тоже ушли. Никого не осталось. Пакстон ненавидела даже свою работу, то, что писала теперь для газеты.

Пакстон должна была давать материал о местных политических событиях. После Вьетнама они казались невероятно скучными и малозначащими. А мистер Вильсон к тому же настаивал, чтобы Пакстон вечерами ездила в Беркли и наконец получила диплом. Но она не представляла себе, как осуществит его план — ведь все это утомительно, скучно и, главное, совершенно бессмысленно. Пакстон чувствовала себя измученной, но и возвращаться вечерами домой было также невыносимо. Ей недавно исполнилось двадцать три, а казалось, жизнь уже кончилась. Говорить она теперь могла только с теми, кто был там.

Время от времени Пакстон сталкивалась с такими. Они внезапно врывались в жизнь друг друга и говорили часами, а затем расходились, и тогда вновь наступала тишина. Но она все время ощущала, что там, во Вьетнаме, люди продолжают воевать, побеждать и терпеть поражения, продолжают гибнуть. Ей казалось, что она тратит свою жизнь впустую оттого, что находится не там, не с ними. Пока война не кончилась, Пакстон должна быть там, в Сайгоне. Однажды она попыталась объяснить это редактору, но тот лишь улыбнулся в ответ и сказал, что она прекрасно справляется и с текущей работой.