— А как насчет покера?
— Идет. Честно говоря, я рада, что ты полетишь… Я
сегодня все утро думала об этом — до смерти боюсь этой поездки.
— Почему? — удивился он.
— Сан-Квентин… Звучит ужасно. Я в жизни не была в таком
месте.
— Конечно, это не рай, но и не темница. Все будет
нормально.
Как раз для того, чтобы в этом удостовериться, он и ехал.
Люк настойчиво просил, чтобы он сопровождал Кизию. Алехандро знал, что на то
должны быть веские причины. Что-то произошло.
— Слушай, ты летишь только потому, что понял — я боюсь
одна? — задумчиво спросила она.
— Не будь такой эгоисткой. Он, между прочим, и мой друг
тоже.
Она еле заметно покраснела, а он взъерошил себе волосы.
— Знаешь, после того, что ты вынесла, мне кажется, если
над твоей головой будут палить из автоматических винтовок — ты только поправишь
серьги, наденешь перчатки — и вперед!
— Неужели я так ужасна?
— Не ужасна, крошка, — потрясающа! Да, между
прочим, когда мы будем там, я разузнаю насчет работы в «Терапевтическом
обществе», я тебе уже как-то говорил.
— Ты всерьез ищешь новую работу?
— Еще не знаю. Но стоит поискать.
— Что бы там ни было, а я рада, что мы летим вместе. И
Люк будет очень рад тебя видеть. Вот сюрприз для него!
— Когда мы летим?
— Когда ты можешь?
— В любое время.
— Давай завтра вечером? Сегодня утром я получила письмо
— он пишет, что через два дня будет готово мое разрешение. Так что завтра
вечером было бы идеально, по крайней мере для меня. А для тебя?
— Вполне.
Они уселись с горячим шоколадом на диван, вспоминая старые
истории и говоря о Люке. Она давно уже так не смеялась, а после полуночи
уговорила его поиграть часок в кости.
— Ты знаешь, чего я не могу больше выдержать?
— Да. Тебе надоело играть. Вы, леди, играете паршиво.
Ей нравилось играть — что ж, он тоже хорошо провел время.
— Замолкни. Я серьезно.
— Прости.
— Правда, я серьезно. Не выдерживаю больше притворства,
мне претит мой прежний образ жизни. Не могу открыто говорить о Люке без того,
чтобы не вызвать скандал. Не могу показать, как мне больно. Даже быть самой
собой не могу. Должна быть достопочтенной Кизией Сен-Мартин.
— Может, ты и есть «достопочтенная» Кизия Сен-Мартин.
Ты никогда об этом не думала? Он перекатывал кубик в ладонях.
— Да. Но я уже не та Кизия Сен-Мартин. Я — это я. И я
стала бояться, что в один прекрасный день взорвусь и пошлю всех к черту.
— Ну и что? Посылай.
Они сидели у камина. Кизия уютно поджала ноги и с
удовольствием пила шоколад.
— Когда-нибудь так и случится. Но это, друг мой, будет
окончательный и грандиозный финал. Представляешь, что появится в «Таймс»?
«Кизия Сен-Мартин перебрала на званом вечере в пятницу и швырнула лимонный
меренговый торт, забрызгав пятерых гостей. Среди пострадавших в результате ее
временного помешательства были: графиня фон…» — и т. д. и т. п.
— На таких вечерах они подают лимонные меренговые
торты? — с удивлением спросил он.
— Нет. Ну, пусть это будет торт «Аляска».
Представив все, он улыбнулся, протянул руку и погладил ее
уже высохшие волосы, теплые от огня.
— Кизия, любовь моя, тебе надо бы немного поправиться.
— Да. Я знаю.
Они обменялись нежными улыбками. Хитро улыбнувшись, он
встряхнул кубик в руках, подул на него и, закрыв глаза, бросил:
— Ну, угадаешь?
Довольная результатом, Кизия щелкнула его по носу и
прошептала:
— В этом случае, мистер Видал, — безусловно.
— Ну, открой глаза!
Вместо этого он неожиданно обнял ее за талию.
— Что ты делаешь, псих!
Алехандро приблизился к ее лицу. Ей это показалось очень
забавным, а ему было совсем не до смеха.
— Что я делаю? Строю из себя дурачка.
Он открыл глаза, начал паясничать, крутить кубик. Но в
глазах промелькнула боль. Как может она не понимать? А может, это к лучшему?
Он встал и лениво потянулся, наблюдая, как пламя в камине
лижет поленья. Он стоял спиной к все еще возбужденной Кизии.
— Знаешь что, Кизия, ты права. Я тоже не могу больше
притворяться.
— Это ужасно, правда? — посочувствовала она, жуя
пирожное. Впервые за долгое время она не пила весь вечер.
— Да… ужасно притворяться. Она была убеждена, что он
имеет в виду работу.
— О, в этом вопросе я отлично разбираюсь. Кизия не была
настроена на серьезный лад. Они провели такой счастливый вечер.
— А почему ты об этом подумал? — хрустя пирожным,
спросила она.
Алехандро поднял глаза, все еще стоя к ней спиной.
— Да так. Пришло в голову.
Глава 31
Полет прошел скучно. Фильм Кизия уже видела — они смотрели
его с Люком. Алехандро взял с собой журналы. Они поговорили за едой, а потом он
предоставил ее самой себе. Алехандро знал, как она напряжена, и на этот раз не
удивился, когда Кизия вытащила фляжку.
— Не думаю, что стоит это делать.
— Почему? — спросила она обиженно.
— Достаточно, наверно, того, что подадут.
Он не читал наставлений, но сказал это довольно твердо. Тон,
каким были произнесены эти слова, подействовал на нее больше, чем сами слова, и
она отложила фляжку в сторону. Когда разносили напитки, Кизия попросила рюмку
виски, а от второй отказалась.
— Доволен?
— Это не моя жизнь, сестренка, а твоя.
Он снова уткнулся в журналы, а она погрузилась в свои мысли.
Иногда он вел себя странно. То как бы отдалялся и погружался в свои собственные
проблемы, то старался вникать во все ее душевные невзгоды. Кизия все больше
убеждалась, что он полетел в основном ради нее, чтобы быть уверенным, что с ней
ничего не случится, и готов был пожертвовать своей работой во имя этого.
Они забронировали два номера в отеле «Ритц». На пути к
городу ее охватило страшное волнение. Сделав последний поворот, они увидели
линию горизонта. А потом возник город: новый, современный собор, коричневый,
блестящий небоскреб «Банк оф Америка» и поднимающийся с залива туман. Только
сейчас она поняла, как сильно хотела увидеть снова и залив, и мост «Золотые
ворота», и Бельведер, Сосалито и Тилборн, сверкающие по ночам, как новогодние
елки. А при тумане она любила, закрыв глаза и глубоко вдыхая свежий морской
воздух, вслушиваться в одинокие звуки сигнальных рожков. Кизия знала: Люк,
когда услышит их снова, тоже будет прислушиваться. Алехандро наблюдал за ней —
ее вид растрогал его: взволнованная, напряженная, она пристально всматривалась
в город, будто хотела отыскать что-то драгоценное, забытое здесь.