— Повлиять на что? На мое «положение»? Мое «влиятельное
положение», как говорила тетя Хил? Повлиять на мои шансы найти мужа? Да я и
гроша ломаного за это сейчас не дам. Меня беспокоит только Люк, Эдвард. Я
волнуюсь за Лукаса Джонса! Я люблю его!
Она опять сорвалась на крик.
В трех тысячах миль от нее по лицу Эдварда текли слезы.
— Если я смогу сделать хоть что-нибудь для тебя,
сообщи.
Это был голос ее адвоката, доверенного лица,
ангела-хранителя. Но не друга. Что-то сломалось, трещина в их отношениях
достигла пугающих размеров. Для них обоих.
— Хорошо.
Они не попрощались, и Эдвард повесил трубку. Кизия долго еще
сидела, держа в руках ставший мертвым телефон, а Алехандро молча смотрел на
нее.
По ее щекам текли слезы. Прощание. Второй раз за два дня.
Так или иначе, но она потеряла их обоих, мужчин, которых любила. Так же как
когда-то потеряла отца. Она предала Эдварда. То, чего он больше всего опасался,
в конце концов произошло. Сидя в своем офисе, Эдвард тоже понял это. Мрачный,
он подошел к двери, тщательно запер ее, вернулся к своему письменному столу и,
связавшись по внутреннему телефону со своей секретаршей, сухо попросил не
беспокоить. Потом, осторожно подвинув в сторону почту на своем столе, он
положил голову на руки и разразился душераздирающими рыданиями. Он потерял ее…
потерял их обеих… Из-за мужчин. Эдвард лежал так и думал, почему обе женщины,
которых он любил… репетитор… а сейчас этот… этот… уголовник… ничтожество!
К своему удивлению, он заметил, что выкрикнул последнее
слово, и, к еще большему удивлению, осознал, что перестал рыдать. Подняв
голову, откинулся на спинку стула и глубоко задумался. Временами он просто не
мог понять, что происходит. Никто не играл по правилам. Даже Кизия, а он ее
этому учил. Он покачал головой, дважды всхлипнул и начал просматривать почту.
Джек Симпсон, позвонив, выразил ей свое сочувствие. И
сожаление по поводу того, что познакомил ее с Люком. Этот звонок только ухудшил
ее настроение. Кизия пыталась уверить его в том, что он сделал ей лучший в ее
жизни подарок, но в голосе звучали слезы.
Алехандро пытался уговорить ее прогуляться, но она не хотела
двигаться — сидела в гостиничном номере с затянутыми шторами, курила, пила чай,
кофе, воду, виски, изредка ела и думала. Глаза ее наполнялись слезами, тонкие
руки дрожали. Она теперь боялась выходить, боялась репортеров и ждала
телефонного звонка от Люка.
— Может быть, он позвонит.
— Кизия, он не может позвонить из тюрьмы. Ему никто не
разрешит.
— А вдруг разрешат.
Спорить с ней было бесполезно. Она как будто ничего не
слышала, а если что и слышала, то не реагировала. Для нее существовали только
ее собственный внутренний голос и отзвуки голоса Люка.
Было уже за полночь, когда Алехандро удалось уговорить ее
лечь в постель.
— Что ты здесь делаешь?
Она разглядела очертания его фигуры на стуле, в углу. Ее
голос звучал странно.
— Я хотел немножко посидеть здесь, возле тебя. Тебе это
мешает уснуть?
Она попыталась в темноте коснуться его руки. Не находя опять
нужных слов, она лишь покачала головой и заплакала. Невыносимый день. Не такой
напряженный, как предыдущий, но еще более изматывающий. Нескончаемая боль
давила сердце.
Он услышал приглушенные рыдания в подушку, подошел и сел на
край постели.
— Кизия, не надо.
Он гладил ее волосы, руку, а тело ее содрогалось от рыданий.
Она оплакивала Люка.
— Ах, малыш… девочка моя, почему это случилось с тобой?
Она была такой беззащитной, ей никогда еще не приходилось
бывать в подобной ситуации. Слезы снова навернулись Алехандро на глаза, но она
не могла их видеть.
— Это все не со мной, Алехандро. Это случилось с ним.
Ее голос горько и устало звучал сквозь слезы.
Он долго гладил ее волосы, пока она наконец не уснула.
Поправил одеяло и нежно дотронулся до ее щеки. Во сне она выглядела совсем
юной. Напряжение исчезло с ее тонкого лица. Все горькое, что произошло с ней в
этом огромном и страшном мире, было для нее шоком. Но она пыталась мужественно
встречать удары судьбы.
Он услышал тихий стук в дверь и с трудом оторвал голову от
подушки. Долго не мог заснуть вчера, а сейчас только пять минут седьмого.
— Кто там?
— Я, Кизия.
— Что-нибудь случилось?
— Я просто подумала, может, уже пора вставать?
Она собиралась сегодня к Лукасу. На ходу натягивая брюки и
устало улыбаясь, Алехандро подошел к двери и открыл ее.
— Успокойся, Кизия. Почему бы тебе не поспать еще
немножко?
Она стояла босиком, в голубой фланелевой ночной рубашке и
белом атласном пеньюаре. Ее длинные черные волосы были распущены. Ожившие глаза
выделялись на очень бледном лице.
— Я не хочу спать. Я проголодалась. Я тебя
разбудила? —
— Нет, нет. Конечно, нет. Я всегда встаю в шесть.
Фактически я не сплю уже с четырех часов.
Он посмотрел на нее с упреком, и она засмеялась.
— Хорошо, хорошо. Я поняла. Сейчас не слишком рано,
чтобы заказать тебе кофе, а мне чай?
— Дорогая, это тебе не «Фермой». Ты действительно не
можешь дождаться, когда мы поедем? Она кивнула.
— Когда я смогу его увидеть?
— Я не думаю, что они пустят тебя раньше
одиннадцати-двенадцати.
Господи, они могли бы еще поспать часа четыре. Алехандро
молча пожалел о потерянном времени. Он был полуживым.
— Ну, раз уж мы встали, мы можем и не ложиться больше.
— Вот и отлично. Это то, что я хотел услышать, Кизия.
Если бы я тебя так не любил, а твой Люк не был таким гигантом, я, думаю,
отшлепал бы тебя сейчас.
Она довольно улыбнулась.
— Я тоже тебя люблю.
Он усмехнулся, сел и закурил. Она уже курила, и он заметил,
что рука ее все еще дрожит. Не считая этого и бледности, она выглядела
значительно лучше. В глазах снова появилась живость, напоминающая о прежней
Кизии. Она, безусловно, была борцом по натуре.
Он исчез в ванной комнате и вышел оттуда свежий, причесанный
и в другой рубашке.
— О, посмотрите, как он мило выглядит! Она была бодрой
и шутила. Не то что утром предыдущего дня. Это утешало.
— Сегодня утром ты нарываешься на неприятности. Разве
нет? Тебе никто никогда не говорил, что, пока мужчина не выпил первой чашки
кофе, на него лучше не смотреть?
— Ишь ты!
Он погрозил ей пальцем. Она засмеялась.