— Но я не пишу о том, о чем, по их мнению, следует
писать. И это свидетельство измены.
— Боже мой, Кизия, неужели все это не устарело? Ведь
многие из твоего окружения работают.
— Да, но не так, как я. Не по-настоящему… Люк, есть еще
один щекотливый момент.
— Не многовато ли? — Он прикурил сигарету. Услышав
ее смех, удивился.
— Кроме всего прочего, я предатель. Ты когда-нибудь
читал колонку за подписью Мартина Хэллама?
Он кивнул.
— Автор — я. Сначала я предложила вести ее ради
развлечения, но идея сработала и… — Она пожала плечами и подняла руки вверх.
Лукас расхохотался.
— Значит, ты автор этих циничных и сумасбродных статей?
Она кивнула и застенчиво улыбнулась.
— И подобным образом ты предаешь своих мнимых друзей?
Она снова кивнула.
— Они это заглатывают. И не догадываются, что пишу их
я. Но, по правде говоря, последние два года мне все это изрядно наскучило.
— Расскажи, каково быть предателем? И никто никогда не
подозревал тебя?
— Нет. Никто и никогда. Никому и в голову не придет,
что автор — женщина. Даже мой редактор не знает, кто их пишет. Все осуществляет
мой агент, а в списках редакции я числюсь как К.-С. Миллер.
— Леди, вы удивляете меня. — Он был ошеломлен.
— Иногда я удивляю сама себя. — Наступил момент
беспечного смеха после такого трудного разговора.
— Мне кажется, ты слишком занята. Статьи К.-С. Миллер,
колонка Хэллама, твоя «мифическая жизнь». И никто ни о чем не
подозревает? — Его все еще терзали сомнения.
— Никто. Но скрывать нелегко. Поэтому меня сильно
напугала идея проинтервьюировать тебя. Ты мог где-то видеть мои фотографии и,
следовательно, узнать меня. Меня, а не Кейт Миллер. И моя поездка могла
сорваться из-за того, что кто-то увидит меня не в том месте, не в то время — и
карточный домик рассыплется. А истина в том, что журналистика — часть моей
жизни, серьезная работа, единственное, что я уважаю. Не могу поставить ее под
угрозу.
— Но ты это сделала. Ты взяла у меня интервью. Почему?
— Я говорила тебе. Я должна была решиться. И еще — меня
разбирало любопытство. На меня произвели впечатление твои книги. На меня нажал
мой агент. И, конечно, он был прав. Я не могу вечно скрываться, если всерьез
думаю о литературной карьере. Должно было прийти время, когда мне ничего не
останется, как пойти на риск.
— Время это пришло. И ты рискнула.
— Пожалуй, да.
— И сейчас жалеешь? — Ему хотелось получить
честный ответ.
— Нет. Я очень рада. — Они снова улыбнулись друг
другу, она вздохнула.
— Кизия, а что, если ты скажешь миру, тому миру, чтобы он
катился ко всем чертям, и для разнообразия будешь делать открыто то, что
захочешь? Неужели ты не можешь наконец предстать перед всеми как К.-С. Миллер?
— Зачем? Чтобы задохнуться от зловония, которое
поднимется после этого? Чтобы читать все, что выплеснется на страницах газет?
Они начнут мутить воду. Люди будут гоняться за статьями К.-С. Миллер только
из-за Кизии Сен-Мартин. Меня отбросят, и я вернусь на восемь лет назад, в
«Таймс». У моей тетушки начнутся припадки, у опекуна — сердечные приступы, а я буду
чувствовать, что предала даже тех, кто жил до меня.
— Ради Бога, Кизия! Все эти люди либо мертвы, либо
скоро умрут.
— А традиции? Они не умирают.
— И все на твои плечи, так? На тебя возложена
благородная миссия поддерживать мир? Неужели ты не понимаешь, насколько все это
дико? Здесь не викторианская Англия — это твоя жизнь, которую ты загоняешь в
тупик. Твоя. Одна попытка, и твоя судьба может стать совершенно другой. Если ты
уважаешь то, что делаешь, почему не рискнуть? Выйди из тупика и живи достойно.
Или ты трусишь? — Казалось, он насквозь прожигал ее своим взглядом.
— Может быть. Не знаю. Я никогда не думала, что у меня
есть выбор.
— И в этом твоя ошибка. У человека всегда есть выбор.
Как жить. А может, ты просто не хочешь выбирать. Может, ты предпочитаешь
прятаться и жить, как безумная, десятью жизнями. По мне. леди, это не стоит
ломаного гроша, вот что я хотел вам сказать.
— Возможно, не стоит. Сейчас и мне так кажется. Но ты
не понимаешь, что речь идет о долге, обязательствах, традициях.
— Долг в отношении кого? Подумай о себе, черт возьми!
Тебе никогда это не приходило в голову? Ты собираешься провести всю свою жизнь
Y. одиночестве, писать под чужим именем и встречаться на вечерах с этими
тупоголовыми ослами? — Выпалив эту тираду, он замолчал, а она взорвалась:
— Какими ослами?
— Одного я видел с тобой на фотографии.
— Значит, ты знал?!
Он посмотрел на нее и кивнул:
— Знал.
— Так почему же не сказал мне? — На мгновение ее
глаза вспыхнули. Она позволила ему проникнуть в святая святых своей жизни! Что
за предательство?
— Как я мог сделать это? «Эй, леди, пока вы еще не
взяли у меня интервью, хочу предупредить, что знаю ваше настоящее имя,
поскольку читал о вас в прессе». И что после этого? Я подумал, что ты скажешь
обо всем сама, когда будешь к этому готова, или не скажешь вовсе. А если бы
тогда я объявил, что узнал тебя, ты уж разъярилась бы… А этого-то как раз мне и
не хотелось.
— Почему? Боялся, что не попадешь в газеты? Не
беспокойся, они послали бы кого-нибудь еще. Твоя история не пропадет, будь уверен. —
Она почти глумилась над ним.
Тут Лукас схватил ее за руку столь неожиданно, что она
вздрогнула.
— Но ведь я мог потерять тебя!
— Она надолго замолчала, Люк продолжал держать ее за
руку.
— Разве это так важно?
— Очень. А сейчас ты должна решить, как жить дальше:
продолжать лгать или сказать правду. Ты похожа на человека, которого ужасает
одна только мысль, что кто-то придет и спросит, когда, где, с кем и что он
делает. Кому какое дело? Пусть они увидят тебя! Покажи им, кто ты есть на самом
деле. Или для тебя самой это загадка, Кизия? Думаю, что именно в этом суть.
Может быть, К.-С. Миллер столь же фальшива, как Мартин Хэллам или Кизия
Сен-Мартин.
— Да пошел ты к дьяволу! — выкрикнула она, вырывая
руку. — Тебе чертовски легко сидеть здесь и рассуждать. Тебе абсолютно
нечего терять. Ты ничто, откуда тебе знать, как все это выглядит на самом деле?
Ты… ты-то можешь делать все, что тебе заблагорассудится.
— Разве? — Его голос вновь стал мягким, как
атласная ткань. — Хорошо, теперь послушайте меня, мисс Кизия Сен-Мартин.
Будь я проклят, но о долге знаю побольше вашего. Только мой долг не
распространяется на мумии из высшего общества. Я в долгу перед живыми людьми,
перед парнями, с которыми съел не один пуд соли, перед теми, кого некому
защитить, кто не имеет родных, чтобы нанять адвоката, — о них никто не
помнит, и никто им не помогает. Я знаю, кто они, сидящие на каменном полу в
ожидании свободы, запертые в тюремных камерах, забытые на годы. Некоторые из
них проводят так всю свою жизнь, Кизия. И если я, черт побери, не помогу им,
этого не сделает никто. Они — мой долг. Они реальны по крайней мере, и я
счастлив, что должен им, и не боюсь. Не боюсь потому, что так хочу. Ради них я
рискую своей шкурой — ведь меня могут упрятать вместе с ними всякий раз, как
только я раскрываю рот в их защиту. Поэтому не рассказывай мне ни о долге, ни о
том, что мне нечего терять. Я мог бы вновь жениться, наплодить детей и жить
где-нибудь на лоне природы. Кизия, если ты не веришь в то, чем живешь, откажись
от такой жизни. Все просто. В любом случае тебе не открутиться — придется
заплатить высокую цену. Ты думаешь, что решишь эту проблему, если заклеймишь
себя за потраченные впустую годы, а затем продолжишь игру, из которой давно
выросла. Если ты покончила с такой жизнью — прекрасно. Если нет — к чему все
это?