Гордиевский встретился с англичанином в небольшом пабе,
пивном баре, где они встречались и раньше друг с другом. На свидание приехал
сам Холдер, известный Гордиевскому под другим именем.
— Вы просили о срочной встрече? — спросил Холдер.
— Меня вызывают в Москву. Вчера я встречался с послом. Ему
пришла телеграмма. Вечером пришла еще одна с подтверждением вызова.
— Мотивы указаны? — нахмурился англичанин.
— Да. Меня хотят назначить новым резидентом в Лондоне. Они
вызывают меня для встречи с Чебриковым и Крючковым.
— Очень хорошо, — ответил Холдер, — я только не понимаю, что
именно вас беспокоит?
— Сам тон телеграммы. Он какой-то слишком праздничный.
Никогда раньше таких телеграмм не приходило.
— Это ничего не значит, — немного подумав сказал Холдер, —
новый лидер Советского Союза говорил на апрельском Пленуме о большей гласности.
Новью времена — новые нравы.
— Но люди старые, — возразил Гордиевский, — нет, мне
решительно не нравится эта телеграмма.
— Мы проверяли и по своим каналам. И просили американцев. В
Москве все чисто, — успокоил его Холдер, — иначе мы бы знали. Может, ваше столь
быстрое назначение зависит и от самого Горбачева.
Гордиевский понимал, что имеет в виду Холдер. В конце
прошлого года, еще не будучи Генеральным секретарем ЦК КПСС, Михаил Сергеевич
Горбачев посетил Великобританию, где впервые встречался с Маргарет Тэтчер.
Встреча, как известно, получилась историческая, и Тэтчер поверила в молодого,
перспективного, трезво мыслящего Михаила Горбачева, отныне оказывая ему
поддержку на всех этапах его руководства. Об этой встрече позднее будут
написаны сотни книг, сняты кинофильмы, о ней будут рассказывать оба участника
переговоров — Маргарет Тэтчер и Михаил Горбачев. Но ни советский лидер, ни
премьер Великобритании, так никогда и не узнают, что документы для встречи
Горбачева с Тэтчер готовил… Олег Гордиевский, заместитель резидента ПГУ КГБ по
политической разведке в Лондоне. То есть, готовил даже не он, а английская
секретная служба. Горбачев на переговорах с Тэтчер получил «шпаргалку» от
разведки англичан и именно поэтому произвел на проницательную «железную леди»
такое большое впечатление.
— Я не думаю, что такая телеграмма послана под диктовку
самого Горбачева, — ответил Гирдиевский.
— Вы не хотите лететь в Москву? — понял Холдер.
— Я считаю, что мне пора переходить к вам вполне легально. И
забрать свою семью. Если мы вернемся в Москву, их уже не выпустят.
Холдер задумался. Потом поинтересовался.
— Вы летите один или вместе с семьей?
— Пока один. Ведь это срочный вызов.
— Они бы вызвали вас вместе с семьей, если бы в чем-то
подозревали, — предположил Холдер.
— Там сидят не дураки, — впервые за время разговора
улыбнулся Гордиевский, — они бы такого никогда не сделали.
— Вы хотите остаться? — переспросил Холдер.
— Я не совсем уверен, — признался Гордиевский, — меня могут
арестовать сразу, как только я сойду с самолета.
— Тогда оставайтесь, — решился Холдер, — вы можете уйти
прямо сейчас?
— Это не выход, — Гордиевский был достаточно опытным
разведчиком, — так нельзя поступать. А если это всего лишь мои собственные
страхи? Что тогда?
— Я вас не понимаю, мистер Гордиевский, — вконец запутался
Холдер, — вы все-таки хотите лететь?
— У меня нет другого выхода, — вздохнул Гордиевский, — пока
кроме этой телеграммы нет ничего, что говорило бы об обратном. Я должен лететь.
— В таком случае, мы свяжемся с вами в Москве по обычному
каналу, — успокоился Холдер, — если произойдет нечто неординарное, вы всегда
сможете связаться с нашим представителем. Вы его знаете. Он будет ждать вашего
звонка.
— Да, конечно, — хмуро ответил Гордиевский, — я вылетаю
завтра.
Ни он, ни мистер Холдер даже не подозревали, что за их
встречей внимательно следят сотрудники советской разведки. Они не могли
слышать, о чем именно говорят эти двое, но фотографии мистера Холдера в разных
ракурсах они сделали.
На следующий день утром, в воскресенье, 19 мая 1985 года по
личному указанию Попова посольский «форд» «Гранада» отвез полковника в
аэропорт.
Вскоре самолет, в котором сидел Гордиевский, приземлился в
Москве. И, пока еще не утвержденный, новый резидент Олег Гордиевский ехал к
себе домой, сам Крючков получил известие о его прибытии в Москву. На столе у
него уже лежали фотографии Холдера. Он несколько минут рассматривал документы,
внимательно читал донесение особой группы из Лондона. Закончив читать, все
аккуратно сложил в одну папку, немного подумал, постучав пальцами по столу,
поднял трубку прямого телефона самого Председателя КГБ СССР.
— Виктор Михайлович, — разрешите к вам зайти.
Получив разрешение, он положил трубку на рычаг телефона и,
тяжело вздохнув, с ненавистью посмотрел на лежавшую перед ним папку.
— Сукин сын, — громко сказал он.
Глава 32
Наблюдения он почти не чувствовал. Даже удивлялся, неужели
его связной ошибся и в Центре просто решили перестраховаться? Или его
«консервация» имела еще какое-то непонятное ему предназначение? Но иногда ему
казалось, что он все-таки замечает повышенный интерес к своей персоне со
стороны посторонних людей, и каждый раз это вызывало у него внутренний протест,
словно на подсознательном уровне атрофирующееся чувство страха перерождалось в
чувство сомнения и бессилия перед надвигающейся катастрофой.
Он пытался анализировать свои прошлогодние действия,
стараясь осознать и найти ту единственную ошибку, в результате которой теперь
он стал бояться собственной тени и фактически оказался отстраненным от работы.
Тщательный анализ своих ошибок вкупе с гибелью Тома наводил на неутешительный
вывод, что в Балтиморе им все-таки не удалось полностью переиграть ФБР и ЦРУ,
неведомым образом американцы все-таки поочередно вышли и на Тома, и на него.
Значит, их расчеты в Балтиморе и последующее отправление донесения через
Сюндома были той роковой ошибкой, из-за которой погиб Том.
Он понимал, что «консервация» и состояние неопределенности
не могут продолжаться слишком долго. Либо американцам это надоест и его
арестуют, либо — второй вариант был менее вероятен — они поймут, что он не
представляет для них должного интереса и тогда наблюдение будет снято. В этот
вариант верилось с трудом еще и потому, что наблюдение за самим Кемалем,
очевидно, основывалось на каких-то первичных данных. Его связи с Питером
Льюисом проследить не смогли, это стало ясно уже через неделю, когда они
церемонно раскланялись с Питером на одном из приемов. Какими именно данными они
располагали, для Кемаля оставалось загадкой. Но проводить свой рабочий день в
постоянном ожидании ареста было невыносимо. От этого можно было сойти с ума. И
тогда он принял решение.