Один день - читать онлайн книгу. Автор: Дэвид Николс cтр.№ 109

Но зачем я все это тебе рассказываю? Мы никогда не были закадычными друзьями, да и тебе наверняка плевать, что со мной стало. Но я все равно пишу все это, и вот по какой причине.

Когда Эмма ушла от меня, я думал, что жизнь кончена, но оказалось, это не так. Я встретил мою жену Джеки. Теперь ты тоже потерял Эмму, и она уже не вернется — ни к тебе, ни ко мне. Но я умоляю тебя не сдаваться. Эмма всегда тебя очень любила. Долгие годы это причиняло мне боль, и я очень тебе завидовал. Подслушивал ваши телефонные разговоры, следил за вами на вечеринках и видел, как в твоем присутствии у нее всегда загораются глаза, как она сияет — со мной никогда не было ничего подобного. К стыду своему, признаюсь, что прочел ее дневник, когда ее не было дома, и там было столько всего о тебе и вашей дружбе, что читать это было совершенно невыносимо. По правде говоря, приятель, мне казалось, что ты ее не заслуживаешь, но, с другой стороны, я тоже был ее недостоин, что уж говорить. Она всегда будет самой умной, доброй, смешной и верной из всех, кого мы знали, и то, что ее больше нет… так просто не должно быть.

Ну вот, как я уже сказал, мне казалось, что ты ее не заслуживал, но по коротким с ней разговорам я знаю, что потом все изменилось. Ты был полным дерьмом, но потом перестал им быть, и в те годы, когда вы наконец сошлись, благодаря тебе она была очень, очень счастлива. Она вся сияла, да? Она сияла благодаря тебе, и я хочу сказать тебе за это спасибо. Я больше не обижаюсь на тебя, друг, и желаю тебе самого хорошего в жизни.

Извини, если я тут малость расчувствовался. В такие дни нам всем тяжело, особенно ее родным и тебе, но и я ненавижу этот день и отныне буду всегда его ненавидеть, каждый год. Знай, что я сегодня с тобой. У тебя замечательная дочка, и я надеюсь, что она послужит тебе радостью и утешением.

Ну вот, пожалуй, пора заканчивать. Будь счастлив, будь молодцом и живи дальше. Проживай каждый день, как последний, и вся такая ерунда. Эмма хотела бы именно этого.

Всего тебе хорошего.

Ну ладно, так уж и быть: с любовью, Иэн Уайтхед.

* * *

— Декстер, ты меня слышишь? О господи, что ты наделал? Ты слышишь меня, Декстер? Открой глаза, открой!

Он просыпается и видит Сильви. Он лежит на полу в своей квартире, между диваном и столом, а она склонилась над ним и пытается вытащить из узкого пространства и заставить сесть. Одежда на нем мокрая и липкая; он понимает, что его стошнило во сне. Он напуган, ему стыдно, но он не может пошевелиться. Сильви ворчит и тащит его, запыхавшись, подхватив под мышками.

— Ох, Сильви, — он старается ей помочь, — прости. Я опять облажался.

— Да ничего, и с тобой все будет в порядке, только сядь, ладно?

— Мне так плохо, Сильви. Так плохо…

— Все будет хорошо, тебе только надо выспаться. Ох, Декстер, ну не плачь. Послушай меня, ладно? — Она опускается на колени, прижимает к его лицу ладони и смотрит на него с такой нежностью, которую он редко видел, даже когда они были женаты. — Сейчас ты вымоешься, ляжешь спать и поспишь хорошенько. Договорились?

Он смотрит ей за спину и видит фигурку, неловко переминающуюся в дверях, — свою дочь. Он стонет; ему кажется, что сейчас его опять стошнит, так вдруг ему становится стыдно.

Вслед за его взглядом Сильви поворачивает голову:

— Жасмин, лапочка, подожди в другой комнате, ладно? — Жасмин не двигается с места. — Говорю тебе, иди в другую комнату! — В голосе Сильви слышится паника.

Декстеру очень хочется сказать что-нибудь, чтобы Жасмин поняла: с ним все в порядке, — но слова не выговариваются, и, отчаявшись, он снова ложится на пол.

— Не двигайся, — говорит Сильви, — лежи, где лежишь.

Она выходит из комнаты, взяв за руку дочь. Он закрывает глаза и ждет — и молит Бога, чтобы все это как можно скорее кончилось. Из коридора доносятся голоса. Кто-то звонит по телефону.

* * *

Следующее, что он помнит: он на заднем сиденье машины, лежит в неудобной позе, сжавшись под пледом из шотландки. Он натягивает плед выше — хотя день теплый, он почему-то все время дрожит — и вдруг понимает, что это старый домашний плед для пикников; это напоминает ему о семейных вылазках за город, как и запах сидений этой машины, обтянутых поцарапанной темно-красной кожей. Не без труда он поднимает голову и смотрит в окно. Машина едет по шоссе. По радио передают Моцарта. Декстер видит затылок отца — тонкие, аккуратно подстриженные седые волосы и пучки волос, торчащие из ушей.

— Куда мы едем?

— Везу тебя домой. Спи.

Его отец его похитил. Поначалу Декстеру хочется ему возразить: нет, отвези меня в Лондон, со мной все в порядке, я не ребенок. Но кожаное сиденье такое теплое, и у него совсем нет сил на то, чтобы шевелиться, не говоря уж о том, чтобы спорить. Он снова поеживается, натягивает плед до подбородка и засыпает.

Его будит звук, с каким колеса катятся по гравиевой дорожке перед большим, величественным особняком 1920-х годов.

— Пойдем, — говорит отец, открывая ему дверь, как личный шофер. — Будет суп вместо чая!

И идет к дому, весело подбрасывая в воздух ключи от машины. Очевидно, он решил делать вид, что ничего из ряда вон выходящего не случилось, и Декстер благодарен ему за это. Сгорбившись, он выбирается из машины, сбрасывает клетчатый плед и на нетвердых ногах идет в дом вслед за отцом.

В тесной ванной на первом этаже он оглядывает свое лицо в зеркале. Нижняя губа рассечена и распухла, а одна сторона лица вся превратилась в сплошной желто-бурый кровоподтек. Декстер пытается расправить плечи, но ушибленную спину пронзает боль. Он морщится, затем осматривает свой язык; тот покрыт язвами, искусан и весь в сероватом налете. Он проводит кончиком языка по зубам. В последнее время Декстеру кажется, что они все время грязные; он чувствует запах собственного дыхания, от которого запотевает зеркало. Из его рта несет дерьмом, словно что-то внутри него гниет. На носу и щеках видны лопнувшие сосуды. В последнее время он пьет с крайним усердием, каждый вечер, а нередко и днем; он сильно растолстел, лицо распухло, кожа обвисла, глаза всегда красные и слезятся.

Он упирается в зеркало лбом и вздыхает. В те годы, когда он жил с Эммой, ему иногда приходила в голову мысль: а что будет, если ее не окажется рядом? Это были не мрачные размышления, а просто практическое предположение — ведь все иногда так думают. Что с ним будет без нее? Теперь ответ на этот вопрос смотрит на него из зеркала. Горе сделало из него не трагического героя, а глупое клише. Без Эммы в его жизни нет ничего хорошего, никакой ценности, никакого смысла; он всего лишь неряшливый, одинокий старый пьяница, разъедаемый стыдом и сожалениями о прошлом. В голове всплывает тягостное воспоминание: его отец и бывшая жена раздевают его и укладывают в ванну. Через две недели ему исполнится сорок один год, а его собственный отец помогает ему принять ванну. Почему они просто не отвезли его в больницу, где ему промыли бы желудок? Даже тогда ему не было бы так стыдно.