Легионы просят огня - читать онлайн книгу. Автор: Шимун Врочек cтр.№ 74

Мулы кричат так, что слышно богам на Олимпе.

Стир обхватывает центуриона своими ручищами, сжимает. Отчетливый, страшный хруст костей. Проклятье! Я кричу. Тит Волтумий выгибается и тоже кричит, но продолжает вгонять в великана гладий. Раз за разом.

Еще и еще.

Наконец, они падают. Клубок разваливается. Вытянувшись, спокойный и величественный в смерти, лежит Стир — Бык, глаза его широко раскрыты и смотрят в небо.

Теперь они — одинаковые. Серо-голубые. В них больше нет безумия.

Окровавленный ком рядом с великаном германцем — Тит Волтумий.

Я не знаю, как должны умирать старшие центурионы.

* * *

Снег падает на поле битвы. На трупы моих «мулов».

— Арминий! — кричу я. — Арминий!

Он выныривает из тумана. В опущенной руке — спата.

Царь херусков отстегивает маску, открывает лицо.

Некоторое время мы смотрим друг на друга.

— Сдавайся, брат, — говорит Арминий. — Я смогу сохранить тебе жизнь. И даже больше. Ты станешь первым моим советником. Ты будешь легатом.

Меня передергивает.

— Я уже легат, — говорю я. — Ты забыл, брат?

Я поднимаю меч. Но, прежде чем начать схватку, я должен задать вопрос.

— Зачем ты это делаешь?

Глаза Луция-Арминия — ярко-голубые. Лихорадочные.

Знакомые глаза на чужом, бледном лице, обрамленном светлой щетиной.

— Рим — это прошлое, Гай. Будущее за ними, — Луций-Арминий показывает на своих германцев. Каждый из них ростом с пятиэтажную инсулу. — Видишь? Ты стоишь двумя ногами в прошлом, Гай, а они — уже давно в будущем. Скоро Рим рухнет под напором свежей крови. Нашей крови. Почему ты усмехаешься?

— Риторика, — говорю я и поднимаю гладий. Он весит тысячу фунтов. — Как я устал от риторики, брат.

Я кричу и бегу на строй белоснежных великанов.

* * *

Возможно, через много лет один из выживших в этой мясорубке посадит на колени внука и расскажет, как было дело.

— И тогда Нумоний Вала развернул конницу и пришел на выручку легионам? — спросит внук.

Нет, покачает головой старый легионер. Нет.

Не развернул.

* * *

Конница ушла, оставив легионы на произвол судьбы. И ножницы сестер Парок заработали без отдыха, отсекая нити жизней.

Тысячи душ потоком хлынули за Ахерон. Там теперь сумятица, в загробном мире.

— Возвращаемся, — сказал Марк. — Я никого не держу. Но там умирают «мулы» Семнадцатого и Восемнадцатого легионов. А эти тупицы и неумехи без нас, всадников, даже задницу себе подтереть не в состоянии. Но они дерутся.

Так что я возвращаюсь. Все, кто желает, может пойти со мной.

— Ты болен, — сказал Галлий, словно это все объясняло.

Декурион кивнул. Верно.

— Да, я болен. Пирексея фебрис, болотная лихорадка. От меня не так уж много осталось. Но все, что от меня осталось, пойдет в бой. Я, Марк Скавр, декурион, вторая турма Восемнадцатого Галльского легиона, возвращаюсь к своему легиону. Что делаете вы — решайте сами. Но делайте это, ради всех богов, побыстрей!

Всадники переглянулись. Он видел сомнение и страх на их лицах.

— Командир, я… — начал Галлий и замолчал. Тишина повисла над поляной — невыносимая, мертвая тишина. Германская.

— Понятно, — сказал декурион.

Марк развернул Сомика и поехал шагом. Обратно — туда, откуда доносился грозный глухой гул сражения. Словно ревел огромный разбуженный медведь с железными когтями и зубами. Туда, где неумело умирали легионы.

Сомик против обыкновения, шел спокойно и не артачился. Молодец.

— Декурион! Марк… да подожди ты!

Сомик фыркнул, замотал головой. И тут же получил кулаком от Марка. Балуешь, сволочь.

— Держи равнение, сволочь.

— Марк! Командир!

Он оглянулся.

Всадники его турмы смотрели на него. Все одиннадцать человек, что от нее остались. Галлий был бледен, Фимен, наоборот, раскраснелся, как после бани.

— Ну и рожи у вас, — сказал Марк. — Что, решили идти со мной? Ну, вы и придурки, если честно. Никогда бы не подумал. Ну и рожи у вас… Спасибо.

* * *

Я моргаю. Брата нет. Весь разговор мне почудился. Правда? Ведь правда?!

Нарастающий вой. Низкий, чудовищный.

Германцы. Их все больше. Они затапливают мой лагерь.

— Смотрите! — кричат легионеры.

Скомканная окровавленная груда, некогда бывшая старшим центурионом Титом Волтумием, шевелится. И вдруг — начинает подниматься.

У меня волосы шевелятся на затылке.

— Смотрите! Смотрите!

Тит Волтумий встает. С переломанными ребрами и костями. С половиной лица, превратившейся в кровавое месиво.

Это невозможно.

Но это — так.

Я уже бегу.

— Тит!

Он поворачивает ко мне изуродованное лицо. Я отшатываюсь.

— Тит? — говорю я. — Это ты?

У него уцелел только один глаз. Но и этот глаз — вместо обычных для Тита Волтумия меда и золота — горит голубым ярким огнем. Что?! Тит усмехается — и протягивает мне руку. Я опускаю взгляд. На ладони у него — окровавленная фигурка Быка.

— Сложное сделать — простым, — говорит Тит и сжимает пальцы.

…Мы орем так, что кажется, нас снова двадцать тысяч. Мы орем за все три наших легиона.

— Вперед! — кричу я. — За Виктора и Тита. Рим! Рим! Рим!

— БАРРРРААА!

Мы врезаемся в германскую массу, рубим, колем, давим, душим голыми руками. Тит идет впереди. Ему даже не нужно наносить удары. Там, где он, гемы становятся мягкими, как воск. И мы их убиваем.

Мы идем.

Германцы не выдерживают натиска. Отступают. Впервые я замечаю в них страх.

Внезапно Тит Волтумий останавливается и начинает падать. Проклятье!!

Я нагибаюсь над центурионом.

— Тит?!

Он усилием переводит взгляд на меня. Левый глаз черный от лопнувших сосудов, правый по-прежнему яркий. Мед и золото постепенно возвращаются, вытесняя из глаза голубой цвет. Кажется, Тит потерял фигурку.

— Ле… гат…

— Держись, Тит. Медиков сюда! Живо!

Центурион качает головой. Я не представляю, какую боль он сейчас испытывает.