— Почему я не вижу его перед собой? Видимо, он слишком занят, пересчитывая серебро?
Вокруг — смех.
Доносчику по Плавциеву закону положены неприкосновенность и денежная награда.
— Сколько мне еще ждать? — Арминий явно издевается. Молодец, брат. Он уже перетянул на себя симпатии присутствующих. Если истец еще промедлит, на его долю достанутся только свист и насмешки толпы. — Пусть этот храбрец выйдет и покажет свое лицо!
— Я обвиняю.
Тишина.
У того, кто это сказал, глуховатый варварский акцент. И тяжелый, глубокий голос.
Арминий резко оборачивается.
— Ты?
— Я.
Он стоит у бокового входа. Очень рослый. Некогда крепкий воин, сейчас он постарел, погрузнел. Стал седым и испортил характер. Сегест, царь хавков. Доносчик. Обвинитель.
А еще он — отец Туснельды.
— Благородный Сегест, — Арминий приветствует моего будущего тестя ироничным кивком. — Прости, что не признал.
Свист, крики, смех.
Свистит кто-то позади меня. Так, что от переливов звука у меня скоро лопнет голова.
— Мне плевать, что вы обо мне думаете, — германец игнорирует шум. Зрители кричат — варвар им не нравится. Некоторые молчат и хмурятся. Вроде Нумония. Легат Восемнадцатого смотрит прямо перед собой, шрам на затылке пульсирует.
— Да, я обвиняю Германа, сына Сегимера… вы знаете его по имени Арминий! Я обвиняю его в измене и в подготовке восстания против Рима. Которому, если кто забыл, он поклялся в верности!
Латынь его звучит так, словно он произносит слова с камнями в глотке. Клекот и глухое рычание.
Варвар, думает большинство римлян.
— И твоя дочь тут, видимо, ни при чем? — осведомляется Арминий иронично.
Сегест, прерванный на полуслове, умолкает. Багровеет.
Вообще, конечно, комедия. Один римский гражданин обвиняет другого римского гражданина в преступлении против общества…
И оба они — варвары.
— Говорят, Арминий просил Сегеста отдать за него дочь, — произносит Нумоний негромко. — Но Сегест почему-то — не знаю, почему — отказал. С тех пор между ними — ад и Преисподняя. Впрочем… — легат Восемнадцатого смотрит на меня пристально. — Но ты, должно быть, и сам это прекрасно знаешь, Гай?
— Нет.
* * *
Обвинительная речь Сегеста полна грубостей, оговорок и искалеченных падежей. Ошибки вызывают смех зрителей, грубость — возмущение, латинская грамматика стонет в углу, издыхая. Сегест упорно говорит, не обращая внимания на шум.
Вару несколько раз приходится призывать к порядку, смутьянов преторианцы выводят из палатки.
Наконец, Сегест ставит точку. Арминий кивает. И вдруг начинает аплодировать. Тишина, в которой отчетливо звучат раздельные четкие хлопки…
Лицо Сегеста искажается.
Короткий смешок в толпе. И вдруг зрители начинают аплодировать. Через мгновение это уже овация…
На Сегеста страшно смотреть.
Зрители аплодируют не царю хавков, а его позору.
Впрочем, симпатии толпы сейчас далеко не главное…
Чтобы ни думали зрители, все решает один человек. И этот человек — Квинтилий Вар.
* * *
— Арминий, сын Сегимера!
Он встает и выпрямляет спину. Его осанке и благородству облика может позавидовать Гай Юлий Цезарь.
— Вы позволите мне говорить в свою защиту, пропретор?
Вар задумчиво касается губ кончиками пальцев. Он сидит в кресле и слушает.
— Конечно, конечно.
— Спасибо, пропретор. — Арминий выходит в центр палатки. Гул ветра торжественно вторит каждому его шагу.
Арминий оглядывает атриум. Сегест, белый от ярости, сидит на скамье обвинителя. Дерево скрипит, словно с трудом выдерживает тяжесть его гнева.
— Римляне! Воины! Посмотрите на этого человека, — говорит Арминий на чистейшей, чеканной латыни. Взгляды обращаются на Сегеста. — Кого вы видите? Варвара? А ведь перед вами — римский гражданин, всадник, имеющий право носить золотое кольцо. Доносчика? А ведь перед вами — искатель правды, ревнитель законов! Может быть, вы видите перед собой вздорного, капризного отца-тирана? Что вы! Ваши глаза вас обманывают! Перед вами — отец нежный и заботливый…
Арминий говорит, люди слушают.
— …Только этот человек прав, а вы, я, наши глаза, наши уши, наш разум, наше чувство справедливости — все мы ошибаемся. Не так ли, Сегест?
Я качаю головой. Блестяще. Не споря ни с единым словом Сегеста, брат обратил все аргументы царя хавков в пыль.
Под бурные — и настоящие! — аплодисменты Арминий благодарит слушателей и садится. Взгляды обращаются на пропретора. Теперь он должен вынести приговор.
Молчание длится.
Зрители ждут, участники ждут. Где-то за стеной палатки продолжает хлопать на ветру знамя когорты. Я представляю: алое пятно бьется на фоне предгрозового неба…
— Я прошу дать мне время на размышление, — говорит Вар слабым голосом. Лоб блестит от испарины. Пропретор без сил опускается в кресло. — В уединении, прошу меня извинить… Позже я объявлю свое решение.
* * *
Нужно ждать, напоминаю я себе. Просто ждать. Квинтилий Вар, пропретор провинции Великая Германия, размышляет.
Скоро он вынесет свое решение.
А мне нужно отвлечься.
Я возвращаюсь в свою палатку и говорю бенефициарию:
— Позовите ко мне легионера Виктора из первого манипула второй когорты.
Тот салютует и выбегает прочь. Хлопает клапан.
Через некоторое время появляется Виктор. Огромный легионер ухмыляется, салютует.
Я киваю.
— Ты-то мне и нужен.
— Легат, намечается что-то интересное? — Виктор оживлен и весел. — Обещаю, я не подведу…
— Подожди немного.
Я заканчиваю писать, откладываю перо. Поднимаю голову:
— Виктор, я все не могу понять. Может, ты мне поможешь? Что ты делал в тот вечер в Ализоне? У тебя была увольнительная?
Рослый легионер молчит. Лицо странное. На жаргоне гладиаторов это называется «сбить с позиции».
— Легат, я…
Понятно. Что ж, это многое объясняет.
— Ты был в самоволке, верно, Виктор? Можешь не отвечать, просто кивни.
Легионер обреченно кивает. Я смотрю на него:
— И что мне с тобой делать, Виктор?
— Легат… я… — он вспоминает, как должен поступать в этом случае солдат. Легионер вытягивает по струнке, лицо каменное. — Виноват! Готов понести наказание, легат!!