А потом я проехал еще метр – и все исчезло. Площадь снова была пуста.
Именно это я называю отражением. Меня не видят, с ними невозможно заговорить, и, похоже, их вообще здесь нет. Они будто тени, выжженные на стенах Хиросимы. Думаю, это Ка некоего мгновения в один из торговых дней, которое множество людей ощутили столь мощно, что оно отразилось в мировой материи и теперь повторялось как заевшая пластинка. Хотя бы потому, что на них внезапно упала бомба.
Но это лишь очередная теория.
В Междумирье я никогда не заходил в костелы. Иногда от них исходило нечто странное, а иногда по эту сторону их вообще не было, несмотря на существование в моем мире. Я боялся. Честно говоря, я не знал, чего там ждать. По эту сторону сна нет атеистов. Я бродил среди мертвых и видел демонов, но все выглядело не столь просто и ясно, как рассказывали законоучители. Ангелов я не видел, дьяволов, похоже, тоже. И не знал, что найду за коваными воротами храма, и, пожалуй, пока не хотел знать. Там мог находиться ответ, которого я не понял бы или к которому не был бы готов.
На этот раз я тоже объехал собор, выглядевший еще сверхъестественнее, чем наяву – огромный, возвышающийся над площадью и городом, – и вкатился в улочку.
Правила таковы: либо ты появляешься в этом мире как блуждающая душа медитирующего любителя путешествий вне тела, и тогда ты подобен поденке или облачку дыма, либо Сергей Черный Волк попотчует тебя кратким сибирским курсом переноса сюда как полноправного Ка, и тогда можно забыть о парении в воздухе, проникновении сквозь стены и двери. Ты становишься сильнее, но, чтобы куда-то войти, надо повернуть ручку.
На дугообразной тяжелой калитке в монастырской стене сидел паук, обхватив ногами всю створку. Он был гигантский, угловатый и геометрический, сотканный из неонового света, будто тварь из морских глубин. Какие-то вспышки и импульсы пробегали по его телу – расставленным на всю ширину калитки ногам и туловищу в форме квадратного, похожего на манекен лица спящего человека.
Я впервые увидел Ка электронного устройства. Замка́ с магнитной картой.
Значит, в нынешние времена и компьютеры имеют душу.
Синтоисты были бы в восторге.
Я потянулся к ручке.
Светившиеся до этого голубым, зеленым и янтарным линии и блуждающие по телу паука пятна внезапно вспыхнули предостерегающей краснотой раскаленных углей: на спящем лице открылись слепые, горящие ацетиленовым огнем глаза.
Я убрал руку – не дурак.
Красное свечение начало медленно гаснуть, через несколько секунд вновь сменившись спокойным голубым и бирюзовым. Страшные пылающие глаза скрылись под сонно опустившимися изумрудными веками. Еще несколько красных пятнышек проплыли вдоль ног и исчезли. Паук снова спал.
Я огляделся. Перелезть через стену? Раз они поставили себе такие замки, наверняка позаботились и о других защитных средствах. Если так выглядел домофон, во что превратятся датчики на стене?
Высоко на колокольне послышался тихий короткий треск. Кто-то открыл окно.
– Ничего личного, – сказал я. – У меня просто нет времени на всякую хрень.
Достав из-за пазухи тесак, я воткнул его в самую середину паука. Раздался писк, напоминающий звук поджаривающегося электрического стула. Линии взорвались красным, клинок оплели шипящие электрические разряды, а потом погасли. Пробитый навылет ножом паук отвалился от двери, упав на спину. Его конечности совершали механические движения, издавая металлические щелчки, словно поршни маленькой паровой машины. Он светился все слабее и наконец погас; стал выглядеть так, будто его сплели из черных, обожженных разрядами проводов. В воздухе повеяло отвратительным смрадом паленой изоляции и озона.
Придавив дымящуюся падаль ногой, я выдернул тесак.
Нажав на ручку, вошел внутрь, чувствуя себя так, будто у меня в животе – каменное пушечное ядро.
Двор был пуст. Что-то пробежало по стене, что-то зашелестело в кустах. Я пробрался по коридору спиной к стене, держа в руке поднятый обрез и отчаянно пытаясь вспомнить, в какой стороне колокольня.
Там, наверху, открыли окно. Либо это отражение, либо несчастный монах оказался в плену навязчивой петли событий, как часто бывает с самоубийцами, и застрял. Он будет без конца переживать те же сомнения и дилеммы и снова потерпит поражение, поведет ту же борьбу с самим собой, обстоятельствами или страхом, которая закончится очередным прыжком с петлей на шее. И так – до бесконечности.
Речь необязательно о покаянии. Депрессия, толкающая человека на самоубийство, основана на явлении обратной связи. На порочном круге. То, что происходит потом, – лишь продолжение. Порочный круг, который замкнулся и который несчастный забрал с собой на эту сторону.
Я свернул за угол, в коридор, вдоль которого находились кельи монахов, и остановился остолбенев, залитый мерцающим разноцветным светом. По всей длине коридора – на стенах, полу и потолке – росли цветы – светящиеся, разноцветные и нереальные. Побеги тянулись по стенам, будто вьюнок и дикий виноград, из пола росли кусты и стебли, и все они ярко светились, раскрывая бутоны и кутаясь в отсвечивающие зеленью листья. Я понятия не имел, что это, и ничего подобного раньше не видел.
Я шел по коридору, словно по неоновой оранжерее, ошеломленно озираясь вокруг. В чем-то это выглядело даже красиво, отдавая простой идиллической красотой новогодней елки. Кое-где цветы выглядели угрожающе, ощетинившиеся шипами, с хищными бутонами, как у ядовитых или насекомоядных растений, а кое-где они безвкусно сияли всеми цветами радуги, словно на индийской открытке. Порой они казались мясистыми и развратными, похожими на блестящие от слизи орхидеи. Я продирался сквозь них как сквозь джунгли, пытаясь найти уходящий в сторону коридор.
Я миновал дверь, из-за которой пульсирующим кольцом выползали целые волны маленьких, роящихся будто черви мыслеформ. Ничего хорошего это не предвещало. Видимо, за этой дверью обитал неприятный субъект, преследуемый навязчивой идеей, и его мысли расползались по стенам, исчезая в светящейся разноцветной чаще.
Найдя нужный коридор, я начал подниматься по винтовой лестнице, уходящей к вершине башни надо мной. Подобные лестницы часто рисуют шизофреники. Ступени скрипели под моими ногами, вокруг виднелись угловатые строительные балки. Я осторожно переставлял ноги, заглядывая за каждый поворот и не выпуская из рук приподнятый обрез.
Я миновал площадку для звонаря со свисающими над ней канатами, каждый толщиной с мою руку. Вверху маячили несколько колоколов, закрепленных на перекрещивающихся балках. Выше послышалось нечто вроде рыданий и осторожные шаги. Снова лестница. Я уже поднялся на вершину башни, где в квадратном отверстии посреди площадки под куполом виднелась большая блестящая туша колокола.
Окно было открыто, и оттуда дул холодный нестерпимый ветер.
Снова раздались рыдания.
Они доносились из-за окна, с крыши башни. Переведя дыхание, я спрятал обрез в кобуру, вздохнул и перелез через высокий парапет, протиснувшись через узкое, остроконечное, словно пуля, окошко.