Читающий мозг в цифровом мире - читать онлайн книгу. Автор: Марианна Вулф cтр.№ 15

Критический анализ

Такое утверждение неизбежно приводит к ключевой интеграционной роли критического анализа в схеме осмысленного чтения. Будь то с точки зрения науки, образования, литературы или поэзии, о критическом мышлении написано больше, чем о любом другом процессе осмысленного чтения, в силу его ключевого места в интеллектуальном становлении. Тем не менее критический анализ по-прежнему остается столь же трудным для определения, как и для развития. С точки зрения читающего мозга критическое мышление представляет собой полную сумму процессов научного метода. Оно синтезирует содержание текста с нашими базовыми знаниями, аналогиями, внушениями и умозаключениями, а затем использует этот синтез для оценки исходных предположений, интерпретаций и выводов автора.

Тщательное формирование критического мышления – лучший способ привить следующее поколение от манипулятивной и поверхностной информации, будь то текст или экран. Тем не менее культура, общество, которые вознаграждают непосредственность, легкость и эффективность, требующие времени и усилий, необходимых для развития всех аспектов критической мысли, становятся все агрессивнее и нетерпимее. Большинство из нас думают, что мы можем критически мыслить, но если быть до конца честным перед собой, мы понимаем, что это не так.

Мы верим, что уделим этому время «позже», но это «позже» исчезает в невидимой корзине потерянных намерений.

В достойной похвалы книге литературоведа Марка Эдмундсона «Зачем читать?», автор спрашивает: «Что же такое критическое мышление?» и объясняет, что это – способность исследовать и развенчивать личные убеждения и взгляды. Тогда он спрашивает: «Что хорошего в этой силе критического мышления, если вы сами не верите во что-то и не открыты для изменения этих убеждений? То, что называется критическим мышлением, обычно происходит вообще без определенной позиции». Эдмундсон формулирует здесь две взаимосвязанные, недостаточно обсуждаемые угрозы критическому мышлению. Первая угроза возникает, когда любой мощный каркас для понимания нашего мира (например, политический или религиозный взгляд) становится настолько непроницаемым для изменений и настолько жестко придерживается собственной незыблемости, что затуманивает любой расходящийся с ним тип мышления, даже если последний основан на фактических данных или морально обоснован. Вторая угроза, которую наблюдает Эдмундсон, – это тотальное отсутствие какой-либо развитой системы личных убеждений у многих из наших молодых людей, которые либо недостаточно знают прошлые системы мышления (например, вклад в изучение их Зигмунда Фрейда, Чарльза Дарвина или Ноама Хомски), либо многие из них слишком нетерпеливы, чтобы изучать и учиться у предшественников. В результате их способность учиться критическому мышлению и мыслить критически, для более глубокого понимания сути вещей, может стать для них очень и очень замедленной.

Интеллектуальная безрассудность и приверженность образу мышления, не допускающему вопросов, – это угроза критическому мышлению для всех нас. Критическая мысль никогда не приходит сама по себе. Много лет назад израильский философ Моше Хальберталь пригласил нас с семьей посетить школу в Меа-Шеариме, старейшем и ортодоксальном районе Иерусалима, куда нас в противном случае никогда бы не пригласили. Работа Хальберталя

по этике и морали пронизывает его глубоко продуманные, иногда противоречивые подходы к некоторым из самых сложных политических и духовных проблем, стоящих перед нашим современным миром, включая Кодекс этики израильских сил обороны, который он помог написать. Я смотрела в окна этой школы и видела, как молодые ребята раскачиваясь, молились, пели и спорили друг с другом о возможных толкованиях отдельных строк текста Торы. Ни одно толкование не предполагалось, скорее, наоборот, вся история комментариев должна была быть перенесена на эти часто голые строки текста ими самими. Нечто подобное этому виду интеллектуального анализа происходит при самых глубоких формах чтения, где различные возможные интерпретации текста, перемещаясь туда-сюда, интегрируют базовые знания с эмпатией и умозаключением с критическим анализом. Таким образом, критический анализ в своих глубочайших формах представляет собой наилучшую возможную интеграцию прошлых трудно осуществимых мыслей и чувств, что является единственной наилучшей подготовкой к совершенно новому пониманию.

В чудесных формах, с помощью которых слова могут раскрывать понятия за пределами себя, такой способ критического мышления является одновременно и католическим, и талмудическим мостом к новому мышлению.

Наконец-то мы приходим к концу чтения. Прозрение является кульминацией многочисленных способов исследования, которые мы привнесли в то, что читали до сих пор: информацию полученную из текста, связанную с нашими лучшими мыслями и чувствами, полученные критические выводы; а затем неизведанный скачок в пространство познания, где мы можем иногда мельком увидеть совершенно новые мысли. Как говорит философ Майкл Патрик Линч: «Прозрение приходит мгновенно… Прозрение… это открытие двери, “раскрытие”, как сказал Хайдеггер. Человек действует, открывая дверь, а затем на него воздействует видение того, что лежит за ней. Прозрение – это форма раскрытия».

Мимолетность того, что происходит, когда мы переживаем глубокие озарения, делает их впечатления не менее продолжительными. Я предлагаю вам взять небольшую паузу и поразмыслить над некоторыми из ваших самых важных идей, когда вы будете читать этот раздел. Чтобы оживить ваши воспоминания, я приведу три примера из разных этапов моей читательской жизни: два из художественной литературы, один из науки.

Мой первый пример снова взят из Рильке, но не из его «Писем», а из самого невероятного сборника рассказов в его «историях Бога». Я читала эти нежные рассказы, когда мне было 20 лет, и никогда не забывала о тех тонких прозрениях, которые получила от них. В одном рассказе группа детей осторожно по очереди несла и охраняла что-то, что они торжественно считали Богом. До тех пор пока самый маленький ребенок не потерял Это. День превратился в ночь, все дети ушли и осталась только самая маленькая девочка, которая отчаянно и тщетно продолжала искать. Она спрашивала всех прохожих, не могут ли они помочь ей найти Бога, но никто не смог ей помочь. И в конце, когда все надежды, казалось бы, исчезли, внезапно появился незнакомец. Наклонившись к ней, он сказал, что не знает, где найти Бога, но только что нашел на земле маленький наперсток. Я до сих пор помню дрожь той радости, которую я почувствовала, когда незнакомец благополучно вернул «Бога» в ее маленькую ручку. Я видела, с какой нежностью Рильке сплетал воедино свои мысли о детской вере в Него, и то, как крошечный наперсток придал новую форму бесконечно разным способам, которыми мы, люди, пытаемся «держаться» за Бога.

Я также поняла, как много озарений приходит к нам, подобных тому, когда Шекспир говорил о Полонии, который ведет нас окольными путями медленнее, а может быть, и более безошибочно, к самому сладчайшему озарению. Совсем недавно «Галаад» Мэрилин Робинсон стала для меня книгой откровений, которые меняются каждый год вместе со мной. В этой тихой истории, происходящей в месте и времени, где, кажется, ничего не происходит, преподобный Джон Эймс трудится над написанием ряда писем и воспоминаний своему маленькому сыну, который сохранит и передаст мудрость старшего поколения после того, как добрый священник уйдет. Лишь немногие художественные произведения так здорово изображают некоторые из самых сложных, неразрешимых вопросов о вере в Бога, о загробной жизни, о прощении, добродетели и чуде того, что мы вообще существуем. Старания любящего человека передать своему маленькому сыну собственные мысли, свой жизненный опыт, указывают нам на одну из самых лучших функций прозрения в глубоком чтении: оставить свои лучшие прозрения тем, кто последует за ними.